Колокол по Хэму
Шрифт:
Хемингуэй кивнул.
– Значит, дело не в том, что кто-то торгует сведениями о русских. Он выдает немецкие источники информации.
– Да, – сказал я. – И если вы думаете, что здесь только разведданные с Восточного фронта, посмотрите сюда.
Следующий документ представлял собой немецкую карту воздушной разведки района в Северной Африке. О сражении в пустыне к востоку от Бен Гардана сообщали в новостях менее полутора месяцев назад.
Солнце нещадно припекало. Запах тления становился невыносимым. Он напомнил мне о том, чем грозили пометки на этой карте –
– Я могу это прочесть, – сообщил Хемингуэй. – Пятьдесят танков к югу от Бен Гардана. Сто машин собраны на западной окраине города. Сто автомобилей союзных войск, следующие в обоих направлениях по дороге к востоку от города и шестьсот – к западу. Но кому нужна карта двухмесячной давности?
– Понятия не имею, – ответил я.
– А это что такое? – спросил Хемингуэй, протягивая мне лист, напечатанный под копирку.
– Вот дерьмо, – сказал я, сразу осознав значимость документа. – Это перехват немецкой шпионской станции, радировавшей в Гамбург. Перехват осуществлен ФБР, либо армейской или военно-морской разведками США. Пятое апреля.
Это простейший книжный шифр Абвера, передача велась на частоте 14 560 килогерц. Станция-корреспондент отвечала на частоте 14 385 килогерц. Вот здесь, в середине текста, передающий агент сделал ошибку и отбил серию точек… буквы „Е“ означают „ошибка“… Следом он передал правильную группу символов.
– Ты понял, что здесь написано?
– Нет.
– Почему же ты сказал „дерьмо“? – спросил Хемингуэй, глядя на меня и щурясь от яркого утреннего солнца.
– Этот документ вложили сюда только для того, чтобы показать… людям, которым он предназначен… что у Абвера есть источник информации в ФБР или в американской военной разведке, – объяснил я. – Эта копия была куплена или похищена непосредственно в американских ведомствах.
– Вот дерьмо, – сказал Хемингуэй.
„Вот именно, – подумал я. – Пятого апреля нынешнего года Инга Арвад забавлялась с молодым лейтенантом военно-морской разведки Джеком Кеннеди, сыном посла Джозефа Кеннеди. Буквально накануне выхода в море „Южного креста“.
– Действительно, дерьмо, – произнес я, смахивая пот и песок с ресниц. – Что там такое?
Хемингуэй, посмеиваясь, листал толстую пачку отпечатанных на машинке бумаг. Я заметил на заголовке двойную молнию – символ СС.
– Ничего особенного, – ответил Хемингуэй. – Всего лишь аккуратно напечатанный полный список персонала гамбургского отделения Абвера с указанием должностей и мест прохождения службы. Датирован 1 апреля 1942 года. Хочешь узнать, сколько там сотрудников контрразведки? Двадцать шесть. Четыре кадровых офицера, пятнадцать гражданских.
Один радиотехник на контракте, двенадцать радистов. Семьдесят два стенографиста. Один фотограф. Один офицер в отставке, ведающий транспортом… думаю, это шофер… два мотоциклиста. Господи боже мой!
Я кивнул.
– Уложите бумаги в сумку. Мы заберем ее с собой.
– Еще бы, черт побери. Мы обязательно заберем ее с собой и как можно быстрее доставим послу Брадену и остальным… если удастся, сегодня же вечером.
– Нет, – твердо сказал я. – Мы не станем этого делать.
Хемингуэй посмотрел на меня.
– Нужно взять фотоаппарат, – продолжал я. – Мы
– Нужно привезти сюда людей из военно-морской разведки, – сказал Хемингуэй.
– Нет, – повторил я. – Мы не станем этого делать.
Хемингуэй не спорил. Он молча ждал. Ветер на секунду утих, и мы вновь почувствовали смрад с вершины холма.
– Я объясню вам все, когда мы выйдем в море на „Лорейн“, – пообещал я.
Хемингуэй лишь покачал головой и отправился за фотоаппаратом и второй лопаткой.
Глава 25
Когда мы с Хемингуэем вернулись на Кейо Конфитес, „Пилар“ спокойно стояла на якоре, а экипаж и мальчики доедали поздний завтрак у костра.
По пути к островку мы едва не пробили днище „Лорейн“, рассекая волны. Всю дорогу мы мчались на полных оборотах, выбрасывая позади себя струю брызг, похожую на петушиный хвост, словно пытаясь обогнать самого Сатану. Топливо в баках катера Тома Шелвина иссякло, и, прежде чем достичь островка, мы потратили изрядную часть резерва в бочках. Когда я обратил внимание Хемингуэя на расход горючего, он сказал:
– Плевать… На Конфитесе для нас припасено еще.
На обратном пути он доверил мне штурвал. Пока мы медленно плыли по каналу Энсенада Хиррадура и с крайней осторожностью пробирались сквозь проход в рифе, когда мы наконец начали набирать скорость и Пойнт Рома стал удаляться, Хемингуэй сидел в кожаном кресле на корме, держа на коленях заряженный „браунинг“ и поставив рядом сумку с осколочными гранатами. Я не задавал вопросов, но подозревал, что он надеется, что вчерашняя субмарина возникнет над синими водами Гольфстрима, словно чудовище, поднявшееся из холодных глубин Именно таким Хемингуэй запомнился мне тем летом – утомленный бородатый рыцарь, ждущий своего дракона.
Во время обратного пути, проделанного с головоломной скоростью, мы не заметили и следа подлодки.
Мужчины и мальчики, сидевшие у утреннего костра, встретили нас приветственными возгласами.
– Как прошло ваше путешествие, папа? – спросил Патрик.
– Вы отыскали заправочные базы? – осведомился Грегори, – Видели подводные лодки? – спросил Гест.
– Мы заметили несколько летучих рыб, но ни одного немца, – сообщил Грегори.
– Обнаружили что-нибудь важное? – спросил Ибарлусия.
– Мы рады, что вы вернулись, папа, – сказал Грегори.
Хемингуэй сел на бревно, взял металлическую кружку с дымящимся кофе, которую ему протягивал Гест, и сказал:
– Ничего интересного, парни. Мы с Лукасом прошли по каналу за Кейо Сабинал и осмотрели несколько тупиковых проток. Заночевали на берегу. Там нет спасения от мух и москитов.
– Где Мария? – спросил я.
Ибарлусия указал на „Пилар“, стоявшую на якоре в двадцати метрах от берега.
– Вчера вечером Саксон расхворался всерьез. Рвота, понос и все такое прочее. Он хотел остаться у рации, но Грегорио в конце концов уложил его на большую койку в носовом кубрике, и Мария провела с ним всю ночь. – Он мельком посмотрел на меня. – Я хотел сказать, ухаживала за ним всю ночь. Он действительно болен.