Колоски
Шрифт:
— В окошке жёлтой кассы опустит чёрт вуаль, и розы упадут на «Шмайсер»… — мечтательно пообещал «Ундервуд». У парнишки удивлённо вытянулось лицо. Или он так прикалывается? Можно подумать, никогда отечественного рока не слышал! Очень выразительное лицо, каждая эмоция сразу отражается. Жаль, далековато скамейка стоит для близоруких наших глазок.
Ну и что? Почему же за него так глаз цепляется? И кажется, что где-то его видел. Может, нас знакомили? Не помню. Да ну его. Хватит пялиться, меньше знаешь — крепче спишь. Сидит парень, слушает музыку, никого не трогает — тебе какое дело? И Артём, раскрыв книгу, попытался читать. И опять поймал себя на том, что смотрит в окошечко на непонятного парнишку. Да что ж… как наваждение какое-то? Он с досадой закрыл книжку… и икнул. На обложке был нарисован эльф. Глаза, приподнятые к вискам, тонкий нос, высокие скулы. И почти точно такой же эльф сидит вон там, слева. Только волосы чёрные. Крашеный под вампира эльф? Толкиенутый гот? Ужасный хоббит-вампир, моя пррэлессть? Артём нервно хихикнул, потом заржал. Очнись, придурок! Сумасшествие заразно! Пообщался с Валидубами, теперь везде эльфы мерещатся! А чего, собственно, гадать? Подойти да спросить… ага, а потом слушать бредовые излияния весь рабочий день? Спасибо, мы уж так… издали посмотрим.
А куда это он? Ой… Ох…
Пока это существо — назвать его человеком язык уже не поворачивался — пока оно сидело почти без движения, можно было строить хоть какие-то иллюзии на его счёт. А теперь было холодно в животе, и всё сжималось внутри от охотничьего азарта. «Вот оно, вот!», бешено колотилось в голове. Потому что этот толкинутый гот не шёл — он передвигался в пространстве, или сдвигал его вокруг себя, но не шёл, люди не могут, не в состоянии так двигаться! Все пешеходы вокруг сразу показались Артёму марионетками с плохими кукловодами, настолько безобразно расхлябанными или, наоборот, нервно-дёрганными выглядели все их движения рядом с вот этой непринуждённой стремительной пластикой. А всего-то — парень пить захотел и подошёл к ближайшему ларьку за минералкой. Даже у очень хороших спортсменов, даже у мастеров айкидо, даже в балете не бывает такой грации! Сейчас — или никогда! Артём быстро глотнул из собственной бутылки, чтобы унять нервный спазм в желудке и решительно выскочил из ларька, щёлкнув замком. А как его позвать-то, чтобы дураком не выглядеть, если всё-таки это человек? О, очень кстати, там у него непонятки какие-то с Маринкой, продавщицей из ларька.
— Мариночка, привет! «Элэм» мне дай?
— А? — будто очнулась Марина. — Ага. На, — а парнишка уже скользнул прочь, прижимая к пузу бутылку «Святого источника». Артём бросился вслед.
— Эй, парень, подожди! Да постой же, я спросить просто… — даже спина притормозившего парнишки выразила досаду. Потом парень обернулся и не очень дружелюбно уставился Артёму в глаза. И вдруг захотелось повернуться, уйти и забыть. Очень захотелось. Настоятельно, жгуче. Просто нестерпимо. Зелень глаз затопила весь мир, и мир сдался, растворился, остались только эти глаза… и Артём. Какой ужас! То, что он вообще к этому парню сунулся — это гадко, безобразно, грязно, чудовищно! Забыть, скорей забыть, и не вспоминать никогда-никогда-никогда! Фу, какой он мерзкий низкий, отвратительный тип, как он мог подумать, что можно его окликнуть, а тем более попытаться подойти! Этого ни в коем случае нельзя было делать, ни за что, никогда, и забыть про свой позор, скорее забыть, и не вспоминать никогда-никогда… Напор усилился, виски заломило, зазвенело в ушах, перед глазами поплыли круги. Он даже припал на одно колено, с трудом подавляя желание постучаться головой обо что-нибудь твёрдое, хоть бы и об землю. — Нет! Нет! Нет, пожалуйста! — хрипло, пересиливая себя и держа двумя рукам лопающийся череп, прошептал Артём. — Я умоляю, не надо, я скорей умру, чем уйду! Пожалуйста, не надо! Очень больно! — и всё кончилось. Будто бетонную плиту с мозга сняли.
А парень вдруг сморщился, на лице отразилась досада и вселенская тоска. Да фиг тебе, не отвяжусь, и не надейся, тяжело дыша, как после бега, думал Артём, так и стоя перед ним на одном колене. Я, может, всю жизнь о чём-то подобном мечтал, столько всякой чуши перелопатил — а теперь извиниться и откланяться? Да щщазз! Окончательно толкинутые, конечно, делают себе иногда операции — уши вытягивают, разрез глаз меняют. Но ТАКОЕ даже на западе не сделают. Потому что кости черепа таким манером никакая пластическая операция не сместит. Вот сейчас, вблизи, лицом к лицу, это окончательно стало ясно. Скулы совершенно непривычно ориентированы, надбровные дуги сглажены и уходят к вискам вверх, а не вниз, как у людей положено — это что же, у него обзор почти круговой получается, хоть и одним глазом, но чуть ли не за спину себе боковым зрением достанет? Наверно, это было бы уродливо, если бы не было так невероятно, нечеловечески красиво! И глаза не подведены, это ресницы! И никакой пудры на лице, это кожа такая, как мрамор, как алебастр, чуть ли не светится изнутри. Артём понял, что ещё немного, и он понесёт какую-нибудь блаженную чушь, типа: «Я ваш! Позвольте служить вам вечно, до гробовой доски, в доске и за доской», и так далее. Благо — поза к тому располагает. И это несмотря вполне традиционную ортодоксальную ориентацию Артёма на женский пол!
Чудо с тяжелым вздохом достало их кармана нечто вроде сложной свастики, сплетённой из медной проволоки и надетой на шнурок, протянуло Артёму.
— Спасибо! А что это?
— Переводчик, — поморщилось чудо. — Дарю. А ты, случайно, не хочешь повернуться ко мне спиной, уйти и забыть о том, что меня видел? — вкрадчиво спросило оно. Какой голос! Женский, мужской — фиг знает, но замечательный!
— Хочу, — признался Артём, — но не могу! Такое раз в жизни бывает! Ни за что не уйду! Это внушение было, да? А на меня не действует! У меня такая мама…
— Мама? — и так большие, глаза удивлённо расширились.
— Ага, — кивнул Артём, — она так мозги грузить умеет, что и как самого себя зовут, и то забудешь, а я с ней двадцать лет живу! У меня, наверно, иммунитет выработался. Иммунитет — это…
— Я знаю, — печально улыбнулось чудо, и Артём понял, что пропал. Он продаст, предаст, убьёт, умрёт — всё, что угодно, только бы ещё раз увидеть эту улыбку. Позвольте вашим стать шутом, я буду верен… — И ты… давно ты меня заметил?
— Сразу, — губы непроизвольно расползались до ушей. — Ещё когда мимо шёл. А не должен был, да? Так, может, пройдём ко мне? — вскочил Артём. — А то ещё кто-нибудь внимание обратит?
— Никто не обратит, это ты такой… внимательный, — опять вздохнуло чудо. Артём огляделся — и правда, их будто никто не замечал, люди шли мимо, скользя по обоим совершенно равнодушными взглядами.
— Магия, да? — азартно догадался Артём.
— Ох… ну, вот что с тобой делать, а? Иммунный… Всё бы тебе магия… Звук это, — Артём захлопал глазами. — Просто звук определённой частоты, воздействует на подкорку, снижая критичность восприятия и рассеивая внимание. А теперь ещё изобрази, что ты всё понял, — сердито проворчало чудо.
— Но я действительно понял, — удивился Артём. — Звук и… подкорка. У меня аппаратик такой есть, собак отпугивать, там ультразвук, им не нравится, они и уходят.
— Ну… да, похоже, — согласилось чудо и опять вздохнуло: — Ну, вот, как с тобой теперь, а? Угораздило же! Что же делать-то?
— Да не надо со мной ничего делать! Нет, правда, мне ничего не надо, просто знать… что вы есть… Давайте лучше я для вас сделаю? Вы же музыкой интересуетесь? — заторопился Артём. — А я вот в этом ларьке работаю, тут музыки — месяца на два, если беспрерывно! Но, может, вы что-то конкретное ищите? Так я могу помочь найти! А мне ничего не надо! Просто… знать… — он опять непроизвольно расплылся в счастливой улыбке. «Чудо, чудо, чудо!», стучало в голове, хотелось подпрыгнуть, дрыгая ногами, и завопить, неважно — что, главное — громко!
— Что ты хочешь знать, трепет… тьфу, привязалось… Что ты хочешь знать, а?
— Что вы… есть… — сиял Артём.
— Кто — мы? — страдальчески сморщилось чудо.
— Ну, вы же… не человек… Глаза, вон какие…
— А если я тебе скажу, что это линзы? — со слабой надеждой поинтересовалось чудо.
— Не-е, — засмеялся Артём, — Линзы форму черепа не меняют!
— Э-э-э… А я урод! Этот, э-э-э… Генетический сбой!
— Не-е! Уроды такими не бывают и двигаются не так! Прошу вас, не отталкивайте меня! Я просто хочу, очень хочу быть вам полезным. Хоть чем-нибудь! Я так давно мечтал!..
По подвижному лицу пробежали ясно читаемые эмоции: понимание, сочувствие, сожаление… и опять печаль.
— «Личина» на тебя тоже не действует, да? Бедняга… Поверь, мне очень жаль. Но со мной действительно опасно связываться. Я пришёл ночью, долго бродил, а потом вдруг понял, что не знаю, куда идти. Совершенно дурацкое состояние, никогда не думал, что такое возможно! Здесь всё чужое, всё больное, и столько металла — и в земле, и над землёй, и моя ориентация не срабатывает. А я не хотел никого беспокоить, даже записки не оставил, думал быстренько туда-обратно — и вот так застрял. Они всё равно меня найдут, но лучше, чтобы в этот момент рядом никого не было. Те, что придут… они будут мною… очень недовольны…