Колоски

Павлова Елена Евгеньевна

В ломбард они сходили, но, пока шли туда, Вэйт сказала, что не будет она сейчас инструменты покупать, надо на них сначала посмотреть, может, и без денег обойдётся. А вот на еду надо, не будет же она у Артёма на шее сидеть? Вот кольцо, продай. За печатку дали в скупке шесть тысяч, почти треть Артёмовой зарплаты. Побрели, не торопясь, к Артёму. Артём предложил ей стать мальчиком Виталиком, но Вэйт хихикнула и заверила, что с мамой проблем не будет. Если мама тоже не иммунная, конечно. Она и не заметит, что Артём не один. А вот еды купить надо. Мяса. Вот столько. Ага. Артём, я дракон. Пятиметровый и зелёный. То, что ты видишь — это не вся я, понимаешь? Нет, сырое могу, но не хочу. Вон тех окороков копчёных три штучки возьми,

и ладно. Пятнадцать килограмм? И хорошо. Не спорь, дай сюда мне «эту тяжесть», я не хрупкая эльфа, я дракон! Куда-куда — в карман! В пространственный. Понял? Серьёзно? А знаешь, что смешно? Ты знаешь, что это такое, даже можешь объяснить — вот-вот, четвёртое измерение, и так далее. А я не знаю и объяснить не могу, но у меня он есть, и я им пользуюсь! И это очень жизненно, такой парадокс, исполненный глубокого философского смысла. А теперь в магазин с электрогитарой. Ехать? Вот на этом?! Нет!!! Ох, дышать нечем, фильтр забило, уведи меня скорей!!! Ой, ф-фу-у-у! Как вы тут живёте? Это же отрава, чистый яд! Кошмар какой!

Мама действительно не заметила. Вэйт бродила по комнате, осторожно проводила пальцем по корешкам книг и улыбалась опять печально, но и мечтательно, будто вспоминая что-то хорошее, но давно ушедшее. Артём следил за ней, не отрывая глаз. Вот здесь, в его двенадцати метрах, бродит вот такое… И опять из груди рвался стон восторга, а лицо расплывалось в блаженную идиотскую улыбку. А потом он сварил кофе, но Вэйт сказала, что запах да, а вкус — не очень, и с молоком не очень, и он заварил ей каркадэ, и пришлось искать в интернете, что это за цветы и где они растут. А потом считать, сколько золота нужно продать в скупку, и что дешевле — доехать туда и взять черенок или заказать доставку живого черенка на дом по почте, оказалось, что можно и так. А потом они вместе торчали из окошка пятого этажа, навалившись животами на подоконник, Артём курил, а Вэйт просто крутила головой, разглядывая доступную взору панораму. Направо, в просвете меж домами, грохотала улица. Артём всё порывался объяснить, рассказать, но Вэйт, как оказалось, почти ничего нового вокруг не видела. Сказала, что это, видимо, закономерно для всех людей вообще — техногенная цивилизация на железе, электричестве и без магии. Единственное, что её поразило — инверсионный след самолёта. И поразило неприятно. А ещё больше не понравилось после того, как Артём объяснил, что такое самолёт, за счёт чего летит, и какого он размера.

— Послушай, но, если он упадёт, например, вот прямо сюда…

— Хана котёнку, — подтвердил Артём.

— Нет, просто удивительно! Вы и так мало живёте, и, при этом, совершенно не цените свою жизнь! Никогда не понимал… не понимала людей.

— А большинство и не живут. Так, существуют, — высказал Артём давно бродившую в голове мысль. — Знаешь, мне кажется, что большинство людей просто не успевают понять, что они живут. Тянут день за днём, изо дня в день, а потом умирают, и всё. Или осознают в старости, когда жить-то уже поздно. А на некоторых смотришь, и понимаешь — они мёртвые. Внутри. Двигаются, разговаривают, а внутри давно умерли. Но как раз такие самые активные. Создают видимость жизни — и для себя и для других.

— Да, когда я был… была вампиром, мне тоже приходило это в голову. Когда ты не-мёртвый, жизнь осознаётся гораздо острей, впрочем, как и всё утраченное.

— Да… Вэйт! Не уходите! Пожалуйста! Я не хочу всю оставшуюся жизнь остро осознавать утрату вас! Я сделаю всё, что угодно, и это не только для меня! Знали бы вы, сколько людей дико, неистово просто мечтают о волшебных существах и магии! И опять же не для себя! Вот, смотрите: у меня собраны книги, и это всё — о вас! Это не просто книги, это целые миры. И почти в каждой говорится о том, что наш мир без вас умирает! Не ради нас, не ради людей — но ради самого этого мира — не уходите, Вэйт! — Артём сам поразился своему красноречию, но мысли

эти в его голове жили уже давно. Насмотрелся он на «эльфов», оставляющих после себя кучи мусора и вытоптанные поляны. Мир — это дом. Дому нужен один постоянный хозяин, а не существа-однодневки. И вот хозяин перед ним. Он сегодня видел, нет, почувствовал, как преобразился их уголок парка — вот бы везде так! А Вэйт, пораженная его горячностью, долго молчала. Это уже было не смешно, это был вопль о помощи.

— Но я не смогу здесь жить, Артём! Я и дышать-то здесь без фильтра не могу! Здесь всё отравлено — воздух, вода, земля. Даже там, где ты работаешь, и то плохо. Я, конечно, сделала кое-что, и там, и тут — но это не метод! «Очищение» просто оттесняет грязь в стороны, а не уничтожает. Внутри «Полога» хорошо, а снаружи становится ещё хуже. Концентрированней, понимаешь? Можно, конечно, постепенно сгребать грязь в определённое место и выжигать, но её здесь слишком много, меня на всё не хватит! И очень громко у вас здесь, ты этого не чувствуешь, но у нас уши устроены иначе. У меня ещё с ночи заглушки стоят, иначе голова бы уже лопнула!

— Да… извини, я дурак, — сник Артём.

— А если спеть здесь «Созидание», исчезнет практически всё, вся ваша… цивилизация. Она слишком уродлива и дисгармонична, прости, но это правда. У нас было нечто похожее, но не было вот таких… самолётов, да? Будь такое у наших людей, мы бы не победили. Извини, но на одной войне меня уже убили. И вряд ли кто-то из наших согласится придти к вам жить.

— Но, Вэйт, это просто город, а есть и леса! Немного отъехать, километров семьдесят — и там уже нормально.

— На чём отъехать, Артём? — грустно засмеялась Вэйт. — Мы только вышли на улицу, а у меня уже фильтр отказал, пришлось тебе меня дворами вести. А порталы здесь легко строить не получится, ваш мир мне чужой, он не откликается. В мир надо вжиться, сродниться с ним, и он должен нас принять, а это лет сто, как минимум. Инерция, понимаешь? Не наша — мира. Здесь есть магия, но вы ею не пользуетесь, и она… неприрученная, понимаешь? Но я здесь столько не выдержу, я через пару лет если не умру, то с ума сойду точно. Слишком всё уродливо и ядовито. Вот музыка у вас хорошая… Отчаянная.

В хорошую погоду сумерки летом длинные, лиловые, прозрачные и призрачные. А в пасмурную — хлоп, и темно уже почти, и свет последний сочится болезненный, анемичный. И яркий голубой неон среди серой мути — резью по глазам.

— Ракета, что ли? Ой, нет, НЛО! Смотри, летит! А я не верил!

— Где? Это? Не-е, это мне по шее сейчас прилетит.

И Артём вдруг испугался, панически и жалко. Метнулся пару раз глазами по комнате, сгрёб Вэйт в охапку и, не обращая внимания на вопли, запихнул в платяной шкаф, бормоча:

— Посиди пока. А я с ними поговорю. По шее! Я им сам по шее! Я им по такой шее! Посиди, я их всех счаз… — и поспешно бросился закрывать окно. И закрыл. А за спиной в комнате мигнуло голубым неоном, и мужской голос спросил:

— Вэйт? Ты в беде?

— Нет, — сварливо отозвалась Вэйт, — я в шкафу.

Дверь шкафа, не закрытая на ключ, медленно и скрипуче отошла. Розовая от досады и смущения Вэйт грозно сверкала одним зелёным глазом, другой скрывался под косо свисающими с головы брюками, а тела и не видно было из-под вороха одежды, свалившейся с вешалок при энергичном запихивании в шкаф самой большой драгоценности в жизни Артёма.

— При… Приба… Прибарахлился-а-а… — едва сумел выговорить Дон сквозь душащий смех и сполз по стенке шкафа на пол — поржать с удобством. Рогана тоже пробило на жеребячий ржач, даже Вэйт в конечном счёте засмеялась. Третий, золотоволосый и большой, как медведь, хрюкнул, но сдержался. И на остальных очень строго посмотрел, Роган чуть не подавился. Но, даже при грозных взглядах, на обещанное «по шее» ситуация походила слабо, Артём растерялся.

— Ри, только ты ещё не кормлец! Выпутай меня, пожалуйста.