Колумб Австралии
Шрифт:
Местные жители привозят на корабль снедь. Три дня и три ночи на капитане только и делают, что жарят, варят и едят. И далеко не все, несмотря на предупреждения, достаточно умеренно: несколько человек умирает.
Немного отдохнув, матросы производят самый неотложный ремонт...
Две недели спустя, 23 января 1596 года судно проходит между островом Самар и юго-восточной оконечностью Лусона. Вскоре остается позади и Сан-Бернардино, островок в устье канала. На следующий день путешественники в гавани Нивалон, на побережье Лусона. Местные жители выносят к кораблю мясо и фрукты. Но много не приобретешь: все, что можно было бы обменять, на исходе.
Судно осторожно идет вдоль берега Черного острова,
Как они трудны, эти последние мили!
Под тем предлогом, что необходимо приобрести провиант, Исабель посылает обоих своих братьев на берег. Никакого провианта они не привозят и сами не возвращаются. Зачем им это! У них твердое задание: прискакать в Манилу до того, как туда придет корабль.
Еще немного, и виден наконец долгожданный порт. Оба маленьких острова, охраняющие вход в бухту, — вот они, рукой подать. Ветер, резкий, порывистый ветер не дает, однако, многострадальному кораблю войти в гавань.
Их замечают с берега, и к кораблю подходит лодка. В ней — гребцы, дежурный офицер и представитель губернатора. На Кироса высокие гости не обращают никакого внимания (вот они, результаты «разъяснительных бесед» братьев Баретто!). Они обращаются с приветствием к Исабель.
И все же, отдав дань славословию, офицер сокрушенно качает головой, когда видит, в каком состоянии корабль и люди. И не может сдержать гнева, когда, поговорив с людьми — в большинстве случаев они похожи на живые мощи, так отощали, так измучились, он вдруг замечает несколько откормленных свиней. «Неужели у вас, — говорит он Исабель (а именно ей принадлежат животные), — в большей чести свиньи, чем люди?» Исабель не удостаивает его ответом, но все же велит — иначе поступить в присутствии свидетелей невозможно — заколоть двух боровов и накормить команду.
Впрочем, сейчас это не имеет особого значения. К кораблю одна за другой подходят лодки. В них свежий хлеб, вино, фрукты, овощи, куры. А когда успевший уже стать знаменитым «Сан-Херонимо» приближается к Кавито, гавани Манилы, губернатор высылает навстречу местных матросов.
11 февраля 1596 года. Корабль в гавани. Гремят пушки, раздаются приветственные залпы мушкетов. Трехмесячное хождение на краю гибели закончилось.
Если бы Кирос осуществил только это беспримерное плавание, а он первый проложил цуть из Кальяо до Санта-Круса и оттуда в Манилу, — этого было бы достаточно, чтобы имя кормчего осталось в памяти людей. Но все почести, поелику Менданьи нет, приходятся на долю доньи Исабель. Это в ее честь устраивают праздники и приемы, это с ней беседует губернатор. Пройдет еще какое-то время, и наследница Менданьи, которой очень хочется, чтобы в ней видели и наследиицу его деяний, выходит замуж. Ее супруг-^- морской генерал, дальний родственник Менданьи, Фернандо де Кастро. С ним она и поедет в Мехико все на том же «Сан-Херонимо». И поведет многострадальный корабль Педро Кирос. Не из любви к чете Кастро, конечно, а из-за того, что он единственный, кто думает о деле, о том, чтобы начать все сызнова. А для этого ему необходимо попасть в Перу, и он не хочет ждать другой оказии.
Из четырех судов, покинувших в свое время Перу, невредимым вернулось только одно. Судьба альмиранты так и осталась неясной.
Мы уже говорили: сие вовсе не может служить доказательством, что она пошла ко дну, хотя полностью исключить подобный вариант тоже, разумеется, нельзя. Сейчас известно — чуть ли не целые флотилии судов покоятся на дне того океана, который Магеллан имел неосторожность окрестить Тихим. Но ведомо и другое. Следы прерывания каких-то, во многих случаях, очевидно, потерпевших кораблекрушение, испанских мореходов иногда находят на самых отдаленных из тихоокеанских островов.
«Санта-Каталину» разыскали у берегов одного из Филиппинских островов. Все немногочисленные члены экипажа были мертвы. Галеот отнесло к берегам острова Калугуин. Большая часть матросов погибла. Оставшиеся в живых вели себя хуже разбойников, и их, в том числе и капитана Фелипе Корсо, отправили в тюрьму, в Манилу.
...Из четырех — одно. Из 378 человек на Филиппины прибыло не более 60.
Значит ли это, что все свелось к тому, что 60 испанцев переселились кружным путем на Филиппины?
Нет, конечно. Было совершено выдающееся плавание, был открыт новый архипелаг и разведаны неведомые ранее пути в бескрайних просторах океана.
И все же — пока, во всяком случае, — главное остается неосуществленным.
...Он бродил по плохо замощенным улицам Манилы, прислушивался к разноязычному говору, — в ходу был и китайский, и японский, и малайский, и испанский, здесь как бы проходила граница между востоком и западом, — наблюдал за кипучей жизнью порта — из Минданао, из Молукк, Камбоджи, Сиама, Японии, Китая доставляли сюда товары — и все, думал о своем. Там, далеко в Маг del Sur ждут его сказочные острова, там ждет его таинственный Южный материк.
И вот снова Лима. Три года прошло с того времени, как Кирос отправился в путь вместе с Менданьей. Один возвратился он в Город Волхвов; Исабель и матросы остались в Акапулько.
У него нет ничего. Ни денег, ни кораблей. Он один, и надо все начинать сызнова. В городе, где у него немало недругов и завистников.
— Странный человек, — говорят о нем.—Не хочет заниматься тем, чем занимаются другие: водить корабли из Перу в Мехико, ну, на худой конец, ходить из Акапулько в Манилу: дорога проложена, можно, если пойти на некоторый риск, отлично нажиться — на вине, на китайском шелке, да мало ли на чем делают деньги оборотистые люди. Но искать какие-то острова, плыть в неведомые дали?
— О, нет, — говорят другие, — он очень хитер, этот Кирос, он хочет разбогатеть сразу, одним махом. В своей корысти он не останавливается ни перед чем. Сколько христианских душ загубил он вместе с Менданьей — ведь почти никто не вернулся из тех, кто с ними отправился в странствия.
И вот он снова здесь, и поди объясни им, что не затем прибыл он в Перу, чтобы жить так же, как они, что не золото интересует его, а неизведанный материк, далекие острова, открытия, поди объясни это им.
Впрочем, он никому ничего и не собирается ни объяснять, ни доказывать. За исключением вице-короля. Во-первых, потому, что он обязан представить отчет (не передоверять же это донье Исабель, да и что, собственно, толком может она сказать?), показать карты, рассказать о совершенных открытиях. А во-вторых, кроме вице-короля, ему просто не к кому обратиться со своими планами.
Дом на Пласа Майор, где в положенные часы принимал просителей вице-король, был хорошо знаком Киросу. Здесь он не раз бывал вместе с Менданьей, здесь им сказал несколько напутственных слов маркиз де Мендоса, в честь которого назвали они далекие острова. Мендосу за это время успел сменить другой чиновник, но в апартаментах, предназначенных для приема посетителей, все оставалось по-прежнему. Как и раньше, в первом зале висели портреты всех вице-королей (к ним добавился портрет Мендосы), холодные, официальные портреты, долженствовавшие внушать почтение к власти и к ее представителям: этот зал был предназначен для приема индейцев и метисов. Кастильцев, арагонцев и сынов Лузитании — после «воссоединения» иногда в Лиме попадались и таковые — полагалось принимать во втором зале. В третий зал — в нем висели портреты короля и королевы — имели доступ только дамы, если они хотели побеседовать с вице-королем наедине. Именно поэтому, вероятно, в этот зал вел еще и отдельный ход. '