Колумбы российские
Шрифт:
Путешествие в январе было нелегким. Море штормило. Ирина, на удивление, совсем не страдала от качки. А уж о ее муже, настоящем морском волке, и говорить было нечего.
Встреча с матерью на острове Кадьяк прошла радостно. Чуть ли не в первый раз Анна Григорьевна при виде дочери расчувствовалась:
— Ах какая же ты красивая! — невольно воскликнула она.
Сама Анна Григорьевна имела еще более суровый вид, чем в молодости. Но она по-прежнему, даже в ее годы, была необыкновенно хороша. Ни простое платье, ни цветной платок не могли скрыть от посторонних гордой красоты дочери индейских орлов.
Она несколько раз подходила к Ирине, обнимала ее, нежно глядела в глаза, как будто сама себе не веря, что это была ее дочь, да к тому же теперь и жена важного красивого морского офицера.
Неистовый инок Нектарий, привлекший индианку в лоно православной церкви, давно, еще в 1806 году, покинул Кадьяк и вернулся в Россию. Он чувствовал, что по характеру он не подходил к миссионерской работе и сам попросился на родину. На Кадьяк позже дошли сообщения, что он поселился в Киренском монастыре, где мирно скончался в 1814 году. Его преждевременная смерть была сильным ударом для Анны Григорьевны, и она долго наедине оплакивала потерю самого дорогого для нее человека. Его место настоятеля Кадьякской церкви занял иеромонах Афанасий, один из немногих из первоначальной группы миссионеров, оставшихся в Америке. Из восьми монахов этой группы трое погибли в море вместе с исчезнувшим «Фениксом» в 1799 году. Это были архимандрит Иоасаф, незадолго перед тем хиротонисанный во епископа, иеромонах Макарий и иеродиакон Стефан. Отец Ювеналий принял мученическую смерть от рук индейцев за свою слишком усердную миссионерскую работу на берегах озера Ильямна на материке Америки. Из оставшихся четырех — иеромонах Нектарий вернулся в Россию, где и умер. Таким образом, миссия теперь состояла из трех престарелых иноков: иеромонаха Афанасия, инока Германа и инока Иоасафа.
4
В первый же день после приезда на Кадьяк Ирина поспешила повидать любимого наставника — инока Германа. Ей хотелось представить ему мужа. Монах был несказанно рад лицезреть свою духовную дочь, которую видел последний раз худенькой, тонконогой девочкой с двумя косичками за плечами. Теперь перед ним была красивая молодая женщина, ставшая женой человека, намеченного на пост правителя Русской Америки.
Герман был счастлив видеть дорогую воспитанницу, не забывшую своего наставника, посеявшего в ее душе семена любви, доброты и истинно христианского духа. Этот простой монах необычайной доброты, человек с очень малым образованием, был столпом крепости духа, имевшим такое же влияние на Ирину, как отец Нектарий на ее мать. Но на этом тождество у обоих иноков кончалось. В то время как отец Нектарий был горячим, острым, непоколебимым борцом за веру Христову, борцом типа Савонаролы, инок Герман был полной противоположностью ему — добрый, простой, чистосердечный с чистой совестью святого. Он обладал необыкновенным, магнетическим влиянием над людьми, соприкасавшимися с ним, даже не зная, не понимая и не чувствуя этого своего влияния.
Его речь и его непоколебимая вера были речью и верой не ученого богослова, а простого деревенского старца, поучавшего простых людей своими простыми словами. Обаяние святости, исходившее от него, было настолько сильным, что даже язычники-индейцы, прослышавшие о нем и приезжавшие издалека, чтобы повидать русского «шамана», послушав его, преисполнялись любовью к нему и, поцеловав ему руки, уходили в свои отдаленные селения с рассказами о святости человека на Кадьяке.
Яновский поначалу скептически слушал рассказы Ирины о необыкновенном старце. Первая долгая встреча с Германом, продолжавшаяся несколько часов, поразила офицера и разбудила, разворошила в его душе добрые, хорошие ростки, до сих пор пренебрегавшиеся им. Он покинул инока другим человеком, отбросившим свой скепсис как ненужную накипь, и с душой, звеневшей от восторга, вызванного простой философией скромного монаха. Яновский вдруг увидел религию в совершенно ином свете, ему многое стало понятно.
Перед прощанием Герман посмотрел на Яновского своими грустными глазами, взял его руки в свои, тепло пожал их и сказал:
— Семен Иванович, я чувствую, что хотя вы и намереваетесь жить в Америке долго… вы здесь будете только короткое время и потом вернетесь
Яновский в изумлении посмотрел на него:
— У меня пока нет планов относительно возвращения в Россию… Наоборот, все уже устроено таким образом, что я списываюсь с корабля и остаюсь в Америке на сравнительно долгое время, пока сюда не пришлют из Петербурга постоянного правителя… Кто знает, может быть, это постоянное место будет предложено мне!
Монах заколебался… устремил взор куда-то вдаль, над головой Яновского:
— Не знаю… какое-то чувство говорит мне, что вы здесь долго не останетесь.
Потом он тихо добавил:
— Лучше оставайтесь здесь навсегда, не уезжайте!
Яновский, с тревогой посмотрел на старца:
— Но почему… вы говорите какими-то загадками!..
Герман поднял на него глаза и снова стал медленно говорить, точно с трудом подыскивая слова:
— Главная причина — Ирина… Вам надо остаться здесь из-за нее… Не увозите ее в Россию… Ирина родилась здесь, выросла, окрепла, вскормленная и взлелеянная этой американской землей… В ней, в ее крови — все эти дикие места, дыханье листьев деревьев на Кадьяке и Ситке — это ее родной воздух, которым она живет. Она — прекрасный цветок гор, полей и равнин Америки, и этому цветку не место в цветочных теплицах… быстроногая газель американских гор и лесов должна оставаться в этих местах. И… — добавил Герман, — пересадить этот цветок на новую землю в Россию — он завянет и погибнет… — точно смотря далеко в будущее, тихо произнес Герман.
Помолчав немного, он добавил:
— Не увозите ее отсюда. Оставайтесь здесь и живите долго и счастливо. Ваша жена, Семен Иванович, не перенесет русского климата… вы можете потерять ее, — как-то пророчески закончил он. — Оставайтесь здесь!
Через несколько дней, сердечно распрощавшись с иноком Германом и матерью, молодые поехали дальше на север, на Прибыловы острова. Яновскому хотелось побывать во всех селениях американской колонии, чтобы иметь полное представление о широко раскинувшихся владениях компании на всех наиболее важных островах. На обратном пути они посетили Уналашку, первый остров, где обосновались Шелиховы во время своего первого путешествия в Америку. Вернулись они в Новоархангельск только в середине лета.
Баранов был несказанно рад их приезду. Он чувствовал себя одиноким, покинутым. Проверка компанейской кассы и имущества еще не закончилась, и вся эта унизительная процедура заметно отразилась на нем. За те несколько недель, что Ирина отсутствовала, она заметила, что отец сильно сдал, постарел. Главной причиной всего этого, она хорошо понимала, были действия капитана Гагемейстера. Гагемейстер сам понял, что до окончательной сдачи дел ему лучше было уйти в плавание, и решил сходить на своем корабле в Калифорнию за запасами провизии. Отправился он на «Кутузове» в Калифорнию 22 июня 1818 года и отсутствовал больше трех месяцев. Вернулся он только 3 октября с грузом в 15 тысяч пудов хлеба, которого теперь должно было хватить надолго.
За время его отсутствия, проверка компанейских дел была закончена компанейским бухгалтером, который нашел все в полном порядке — до последней копейки и до последней шкурки. Законченная ревизия явилась полным оправданием Баранова. Все служащие селения вздохнули с облегчением. Люди верили Баранову, знали о его исключительной честности и опасались, что ревизия была ничем иным как попыткой со стороны Гагемейстера опорочить честное имя правителя. А проверять на складах Новоархангельска действительно было что. Хлебников в своем отчете отметил, что несмотря на большое количество мехов, отправленных полгода тому назад на «Суворове», на складах селения все еще находилось товара на солидную сумму в 928 тысяч рублей!
После возвращения корабля «Кутузов» из форта Росс, 3 октября 1818 года состоялась формальная передача дел компании, находившихся в прекрасном состоянии, капитану Гагемейстеру, который немедленно же назначил своим заместителем и временным правителем Русской Америки лейтенанта Яновского, а сам стал срочно готовиться к обратному путешествию в Петербург. Задерживаться ему в Новоархангельске не было смысла, да и торопился он домой, в столицу. Яновский был несказанно рад, что мог на несколько лет остаться в Новоархангельске.