Колыбель предков
Шрифт:
Обобщая наблюдения, связанные с раскрытием образа жизни австралопитеков и использования ими орудий, Дарт пришел к выводу об открытии им костяного века, который представлял собой древнейший этап доистории человечества, предшествовавший веку обработки камня. Последующий переход предков человека из костяного в каменный век столь же революционен по характеру, как прыжок из каменного в век металла, а от него в век атома. Таким образом, найдена была просмотренная ранее археологами ступенька эволюции человечества. Ее проглядели из-за того, что слишком много усилий было затрачено на доказательство искусственности обработки камней, встречающихся в пещерах и на берегу рек вместе с костями «допотопных» животных, а потому на следы использования костей не обращали должного внимания. Значение открытия костяного
Концепция Дарта была встречена с нескрываемым скептицизмом — никто не хотел верить в «костяную индустрию» австралопитеков. Дискуссия грозила стать бесконечной и, по существу, бесперспективной. Однако Дарт не складывал оружия и не терял присутствия духа — разве Дюбуа пришлось в свое время легче в борьбе с пересмешниками и скептиками? Исследования продолжались, и Дарт не терял надежды получить факты, подтверждающие его правоту.
Они не замедлили появиться. Однажды в лабораторию Дарта пришел геолог Брэйн, занимавшийся детальным изучением почв, прослеженных в разрезах Макапансгата и Стеркфонтейна, и сказал:
— Помните, профессор, красный гравиевый песчаник Стеркфонтейна, который располагается на двадцать пять футов выше серой австралопитековой брекчии? Так вот, при раскопках в нем я нашел сто двадцать девять камней со следами оббивки!
— Вы шутите, Брэйн, — усомнился Дарт. — Ведь красный гравий, насколько я знаю, древнее любого из горизонтов стоянок человека древнекаменного века в Южной Африке.
— В том-то и дело! Я занес камни Риту Лоуву, а он сказал мне, что подобные изделия напоминают ему орудия из галек, которые он собрал на высоких берегах рек Кафуа и Катера.
— Он, наверное, ошибся. Это невозможно! — взволнованно воскликнул Дарт. — Кафуанские гальки считаются самыми древними изделиями человека.
— Давайте зайдем в университет и взглянем на камни, — предложил Брэйн.
Через полчаса Рит Лоув демонстрировал в своем кабинете Дарту и Брэйну семнадцать галечных орудий, от деленных им от остальной коллекции. Он говорил торжественно:
— Я абсолютно уверен, что эти гальки представляют собой каменные орудия кафуанского типа. Точно такие же изделия я привез из Уганды и Танганьики. Ну, хорошо, — добавил он, заметив недоверие Дарта, — давайте сразу же сравним их с гальками, подобранными на берегах Кафуа и Кагера.
Лоув достал из шкафа деревянный лоток с камнями и поставил его на стол рядом с гальками из Стеркфонтейна. Сходство действительно очевидное. Предельно примитивные орудия, современники поистине подлинной; зари человечества, выделывались из малоподходящих для обработки галек кварца, кварцита и доломита.
— Это действительно порог начала обработки камня, — задумчиво сказал Дарт. — Примечательно, однако, что оббитые гальки найдены в Стеркфонтейне. Человеческая история не прерывалась в тех неуютных местах на стадии австралопитеков, а продолжалась далее!
— Да, камни из Стеркфонтейна, пожалуй, древнейшие из выявленных пока орудий человека Южной Африки, — с готовностью согласился Лоув. — Ведь они залегают в слое, расположенном сразу же над австралопитековым. В этом и состоит величайшее значение открытия Брэйна. Оббитые камни Стеркфонтейна заполняют провал между обезьянами и человеком — их использовало в работе недостающее звено. Так что, кто бы ни приехал в Африку из Европы, Азии или Америки — он возвращается в дом своих предков.
Дарт не стал спорить с Ритом Лоувом по поводу того, где следует искать недостающее звено — в красной или серой брекчии Стеркфонтейна. Спор был беспредметен, поскольку Брэйн не обнаружил костных остатков существа, оббивавшего кварцевые и кварцитовые гальки. Но когда через год Алан Хьюз и Ревил Масон, археолог из объединенного археологического общества, просматривая тысячи галек красной брекчии Стеркфонтейна, нашли обломок верхней челюсти австралопитека, Дарт торжествовал. Вот оно, наконец, весомое подтверждение его мысли о том, что австралопитекам потребовалось еще несколько сот тысяч лет, прежде чем они отказались от костяных орудий и приступили к обработке камня. Всему свое время!
Это не значило, что концепция Дарта получила всеобщее признание. Борьба продолжалась с прежним ожесточением. Критики прибегли к традиционному приему, объявив австралопитека, найденного вместе с каменными инструментами, жертвой человека, изготовившего орудие. По-прежнему считалось невероятным, чтобы существа со столь малым объемом мозга, как у австралопитеков, умели делать и использовать орудия труда.
Ко всему прочему, археологов и антропологов сбивало с толку упрямое нежелание английских археологов честно и недвусмысленно признать свой грубейший просчет в оценках так называемого пильтдаунского человека, черепа «человека зари», фальшивки Даусона, «сконструированной» им из специально обработанного обломка челюсти орангутанга и фрагментов черепа современного человека. В самом деле, если эта химера действительно предок людей, который обитал на берегах туманного Альбиона миллион лет назад, то о каком еще обезьянообразном предке из Африки может идти речь? Но кто мог тогда подумать, что пройдет четверть века и Африка скажет свое очередное веское слово о прародителях человечества, а остатки «человека зари» стыдливо сожгут, чтобы от них не осталось и следа.
Олдовэйский каньон
Свет озарит и происхождение человека и его историю.
— Умоляю тебя, Луис, — наберись терпения и не поднимайся с постели. Тебе станет хуже, и нам придется возвращаться в Арушу, чтобы устроиться в госпиталь. Надеюсь, ты понимаешь, насколько это рискованно? Я не говорю уж о том, что такое путешествие не позволит спокойно завершить наш и без того слишком короткий и дорогостоящий полевой сезон, а запланированное придется выполнять в следующем году…
— Но, Мэри, я не думаю отлучаться от лагеря далеко. Просто несколько позже поброжу в окрестностях. Голова у меня болит не сильно, а приступ лихорадки совсем слабый! — робко возражал супруге Луис Базетт Лики, хотя понимал, что последует за его невинным предложением.
— Очень сожалею, мой друг, но тебе все же придется остаться в постели несмотря на то, что ты так настаиваешь на прогулке, — сухо возразила Мэри и, считая разговор оконченным, направилась к выходу из палатки. — Тута и Сэлли я забираю с собой в «Лэнд-Ровер», поэтому единственное, что может оправдать твой выход на солнце, будут носороги, если они забредут в лагерь и попытаются навести беспорядок в хозяйстве. Не волнуйся, я буду работать на раскопе за двоих. До вечера!
Лики обреченно вздохнул, окончательно уяснив, что мольбы о снисхождении бесполезны. Он с завистью проводил взглядом собак Тута и Сэлли, которые весело мчались к машине, перегоняя друг друга. Вскоре зашумел мотор джипа. На этот раз 17 июля 1959 года автомобиль удалялся в сторону раскопа без начальника экспедиции — у него из-за недомогания был «выходной» день.
Конечно, неуступчивость Мэри по отношению к недомогающему начальнику Олдовэйской археологической экспедиции можно попять и объяснить также заботами, связанными с высокими целями экспедиции. Короткие семь недель очередного полевого сезона в ущелье Олдовэй почти на исходе, и было бы совсем некстати прервать удачно начатые работы лишь для того, чтобы отправиться лечиться за десятки миль невыносимого по трудности пути в Арушу. Лики вспомнил, какие лишения претерпел он и Мэри, когда они недавно доставляли в больницу одного из своих помощников, у которого внезапно начался приступ аппендицита, и пришел к выводу, что ему следует счесть за благо пребывание в лагере день-другой, как ни не хотелось соглашаться с такой грустной перспективой. В этой печальной ситуации оставалось лишь предаться воспоминаниям о днях минувших да помечтать о будущем…