Колыбельная для брата
Шрифт:
Кирилл слушал, опустив голову, и помусоленным пальцем оттирал с колена остатки угольной пыли, которую не смыла даже вода Туринки. Он нерешительно возразил:
— Характер всё равно остаётся…
— И характер меняется, и взгляды… Да посмотри на себя. Разве ты был таким? Ты был молчаливый, застенчивый и… не обижайся уж… боязливый даже. Чуть чего — в слёзы. А теперь…
— Но я же не стал гадом! Ой, простите…
— Ничего. Конечно, ты не стал. Но бывают и горькие примеры… Вот посмотри.
Из ящика письменного стола она достала пачку фотографий. Нашла и протянула нужный снимок.
Был
— Это двенадцать лет назад… Взгляни на этого мальчика…
Рядом с Зоей Алексеевной сидел мальчишка с широким улыбчивым ртом и большущими тёмными глазами.
— Все его любили, — сказала Зоя Алексеевна. — Проказник был, но добрая душа. За мной по пятам ходил, хотя я и сердилась иногда на его проделки… Получили они квартиру в другом районе, а он с классом расставаться ни в какую не захотел. Так до конца учебного года бабушка и возила его через весь город. Пока не перешёл в четвёртый… А в восьмом он украл из библиотеки магнитофон. Потом, через два года, целой группой они напали на пенсионера, ограбили и так избили, что он умер… И стал мальчик Миша убийцей. Кто виноват? Наверно, разные люди. И сам он, этот выросший мальчик Миша… И я виновата. А как сделать, чтобы все остались хорошими?
Зоя Алексеевна осторожно взяла у Кирилла снимок.
— И это, Кирюша, не единственный случай, — тихо сказала она. — А теперь взгляни сюда. Узнаёшь?
Кирилл взглянул и засмеялся от неожиданности. Ещё бы не узнать! Это был их третий «В» в майском походе.
Конечно, прогулка через ближний лесок в пригородный совхоз только называлась походом, но тогда казалось, что маршрут серьёзный и даже слегка опасный. Приходилось пробираться через ручей по хлипким жёрдочкам. Потом через колючий ельник, непроходимый, как тайга. Были и происшествия: тяжёлый рюкзак перетянул Валерку Самойлова и опрокинул в яму, а там, несмотря на летнюю погоду, лежал ещё грязный снег. Пришлось останавливаться и разводить костёр. Их первый пионерский костёр. И кстати говоря, последний…
Сфотографировал их папа Олега Райского, он вместе с Зоей Алексеевной командовал походом. Обещал каждому сделать по карточке, да, видимо, не собрался. Хорошо, что хотя бы Зое Алексеевне сделал. В конце концов класс-то почти весь остался вместе, а Зоя Алексеевна с ними через три дня распрощалась.
Снимок был сделан во время короткого привала, на лугу, у изгороди из толстых берёзовых жердей. Девчонки преданно расселись вокруг Зои Александровны, а мальчишки — где попало. Многие забрались на жерди, а кое-кто даже повис на них вниз головой. А Кирилл с длинным Климовым (он и тогда был длинный) стояли на верхней жерди, как на буме, и сражались стеблями прошлогоднего репейника…
— Видишь, Кирилл, все хорошие… Но ведь хочешь не хочешь, а кто-то из них, по всей вероятности, виноват. Кроме ребят из вашего класса, никого у раздевалки не было, когда кошелёк пропал… Ты меня упрекнул в предательстве. Но тот, кто украл, тоже предал. Меня, ребят… Ну, пусть не эти ребята, а из другого класса, но всё равно предали. Учителей, товарищей…
Кирилл не ответил. Он отыскал глазами
Чирок был в белой пилотке, парусиновом костюмчике с якорем на нагрудном кармашке — самый маленький из всех, словно первоклассник, которого взяли в поход по знакомству. И как настоящий первоклассник — без пионерского галстука. Один из всех.
— Зоя Алексеевна, а почему Чиркова тогда в пионеры не приняли? — спросил Кирилл.
— Не приняли? — Она пригляделась к фотографии. — Да, в самом деле, я вспоминаю. Кажется, в те дни ему не повезло с оценками. Видимо, так. Поведение-то у него всегда было приличное… — Она вдруг встревожилась: — Но сейчас-то он пионер?
Кирилл кивнул:
— Да, в галстуке ходит.
Зоя Алексеевна улыбнулась:
— А характер? Всё такой же или побойчее?
— Всё такой же, — усмехнулся Кирилл. — Воды не замутит. На него даже Александр Викентьевич никогда не кричит.
— Почему «даже»? Разве Александр Викентьевич такой сердитый?
Кирилл пожал плечами.
— Если рассказывать, получится, что я жалуюсь. Придите на урок, послушайте… Но, наверно, при вас он будет поспокойнее.
— Он, видимо, просто требовательный.
Кирилл мотнул головой.
— У нас математичка Вера Сергеевна знаете какая требовательная! Но про неё никто ничего плохого не скажет. А чертёжник просто злой.
— Ох, Кирюша, Кирюша. Неужели ты думаешь, что кто-то из учителей желает вам зла? Ева Петровна или Александр Викентьевич? Неужели ты так думаешь?
«А в самом деле, — подумал Кирилл, — зачем им хотеть для нас зла?»
— Я не знаю… — растерянно сказал он.
— Вот видишь!
— Нет, я скажу… сейчас… — медленно проговорил Кирилл. — Я просто об этом не думал. А сейчас подумал… Они, конечно, не хотят нам плохого, если не злятся… Но хорошего тоже не хотят, им просто всё равно. Им надо, чтобы всё было спокойно. Чтобы ученики не получали двоек и всегда слушались.
— А что в этом плохого?
— Да не могу я всегда слушаться! — крикнул Кирилл. — Ну глупо же это! В кино с классом не пошёл — запись в дневник: от коллектива отрывается. Петь не хочешь — отдавай портфель! Даже если кошелёк не брал — всё равно слушайся, признавайся! Делай что говорят! А если ерунду говорят?.. Уроки готовить заставляют — это понятно. Но нельзя же всё на свете из-под палки! Человек должен сам выбирать…
— Но сначала надо научится выбирать правильно. Вот вас и учат. Сейчас ты возмущаешься, а потом поймёшь, что Ева Петровна хотела добра.
«А что есть добро? — спросил отец Карлос и подпёр дряблую щёку верхним концом нагрудного распятия…» — вспомнил Кирилл.
— А что такое добро? Оно разное, — сказал он.
— Разное, но всегда доброе, — наставительно проговорила Зоя Алексеевна.
Кирилл сказал:
— Я одну книжку вспомнил, фантастику. Летом читал. Там средневековый монах попал в наше время. Он был инквизитор… Ну, приключения разные, не в этом дело… Ему стали говорить, что он злодей, людей сжигал, а он заплакал. Говорит, что сам из-за этого страдал, жалко было. Но он думал, что огнём спасает их душу от греха. Верил, что делает добро…