Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни
Шрифт:
Пошёл, купил дом за 500 долларов и вложил туда 30 тысяч долларов, с 2008 года по 2014. В 2013 году работаю тут на „Яузе“, зарабатываю, думаю, ну, как раз я там решётки на окнах поставил, железную дверь, всё. Тут, получается, уже четырнадцатый год, лето начинается. Я всю зиму проработал, а зимой мы чего делали: мы крыши очищали, потом вот эти швы пробивали, всё герметили, а летом уже самая основная работа получается. И я первую нормальную зарплату получаю. Думаю: ну дом у меня уже есть, всё нормально. У детей там, получается, квартира и дом, тоже, думаю, спокоен. Съездил домой, приезжаю сюда, у меня остаётся какая-то сумма, что можно
А звонили почему, потому что они там искали „точку-У“ какую-то. „Точка-У“ – это такая самоходная установка, ракеты с неё летают на семьдесят километров. И вроде в Донецк они там первую ракету кинули, это уже укропы. А я даже не знал, что там война, представляешь, у меня там дом, а я не знал, думал: это всё далеко. И я к куратору иду, к знакомому, он: так и так, нам надо специалиста по ракетным частям. Я говорю: я специалист, диплом показываю, всё. Он говорит: так, всё, собирайся, мы собираем бомжей, собирают сорок пять человек нас, охотников за „точкой-У“.
И мы туда уезжаем, уехали мы сначала в Краснодар, потом чего-то там не срослось, повезли в Ростов. В Ростове там какой-то полигон, все машины без номеров. Нас там начали заставлять ползать, лазить, стрелять. Я там первый раз, я ракетчик, в десанте я с этой трубой, это „шайтан-труба“, СПГ-9 – я с неё научился. Стал командиром СПГ-9, это расчётный человек у нас должен быть. Там заряжающий, прицельный и командир, я командиром был, хотя до лейтенанта не дорос.
И поехали мы тогда, уже отучились две недели и нас вывезли практически голыми. Почему голыми, только военная одежда на нас была, оружия никакого не дали, дали штык-ножи. Вот, и мы поехали до Славянска, это конец апреля уже. Нас расположили там, был завод какой-то, в цеху прямо. Мы там в цеху типа бомжей, они сразу всё нашли, мы сидим, костёр, готовим, жрём. И вот бомжи меня научили выживать. Получилось так, что нас из сорока пяти человек нас со Славянска выслали сорок два. Только три человека потерь – и то, по своей глупости: они там изнасиловали девчонку, и мы их сами расстреляли. Ну, они втроём такие оказались, зоновские какие-то твари.
А остальные все правильные мужики, там афганцы оказались, потом где-то в Ливии парень воевал один. Потом двое было – вообще они интернатовские, в армии отслужили и попали в бомжи. Так они и остались, кстати, у Захарченко служат командирами там, такие парни тоже хорошие. А потом в Славянске там было много ситуаций всяких. Я помню только вот это говно постоянное. Ну, говно почему, в траншее мы окопались и нас две недели, ни попить, ни пожрать, никуда не уйдёшь – обкидывают и ГРАДами, и миномётами, и САУшками били. А мы на высотке стояли, две недели вылезти не мог.
И я сижу уже вот так вот в земле, в траншее сижу, и солнышко такое выходит. И раз, мне тень на лицо, я глаза открываю – женщина стоит в тёмной одежде. Почему-то тогда о боге сразу подумал. И она говорит: ты чё, тварь такая, чё ты сидишь? – Чего сижу, жрать хочу… А она: так иди в овраг, говорит, на передовую. Получается так, что через овраг там надо было пройти, шестьсот метров и они – укропы. В овраге, говорит, деревня, все уже убежали, а скотина голодная две недели. Порежьте, говорит, да пожрите.
И я подрываюсь, почему мне там лейтенанта-то дали, подрываюсь, говорю: пацаны, пошли, на хуй. А у нас ни патронов уже почти не было,
Мы весь арсенал, короче, во было – сухпаи американские, всю хуйню набрали и идём загруженные назад. Те обратно прибежали, а стрелять, видно, не из чего. Со стрелкового оружия, с шестьсот метров что ты с калашника сделаешь, ты уже не попадёшь. А мы пулемёты, всю хуйню забрали. До свиней дошли, мы триста метров в овраге, свиней привязали: „ну-ка, домой!“ и они сами нас волокут. Я ещё держусь за верёвку, она меня волокёт – смех! Пришли, шашлыки у нас, вся хуйня, а те голодные уже и нас как начали обкладывать! Шашлыки все в земле, блядь, ужас, но никого не это, сорок два человека всех нас отстояло.
Обложили нас хорошо тогда. Ну по хую, [шашлыки] с землёй жрали. И главное, знаешь, чего? Американский сухпай, а там типа „Юпи“ такой, весёлый компот. Кто-то там перевёл соображающий. Я-то английский не знаю: наливаешь, хлоп – и полтора дня танцуешь! Чего за херня? Какой-то наркотик, а потом неделю лежишь, не можешь ничего сделать. И вот мы за счёт этого „Юпи“ в последний день нажрались, и нам приказ дают, что мы последние, задерживаем, мы как раз на выход стояли. Мы уходили, спиздили у них БМП-2 три штуки, АГС стащили. Есть свой арсенал весь и с ЗИЛа ещё спиздили, бомжи.
Приезжаем, а нас – чуть не стрелять, тогда уже Новороссия была, флаги. Флаг Новороссии, а знаки-то на БМП-2 хохляцкие, мы их грязью замазали, а дождь как раз… Самое интересное: посадку там проезжаем и поле последнее проехали. И к нам хохлы бегут, пятеро или шестеро, а я на броне сидел как старший. А они флаг не заметили, подбегают и АГС нам закидывают на борт. А водитель остановился, ну мы-то думали, нас блокируют. Он остановился, думал: отстреливаться они будут, а они – хуяк нам на борт АГС. Это такой гранатомёт автоматический, двадцать девять выстрелов. Такая коробка, мы её „улиткой“ звали. Выстрелы, ящики они закинули нам на борт и говорят: сепаратюги наступают! Держи, помоги, говорит, доехать – они попутались, короче. И вот, и мы прямо с борта их [расстреляли].
Да, ну и пришлось слазить и документы забирать. [Говорит очень тихо и медленно]. Они побоялись, ребята, а мы, я и Ус – афганец, слезли и документы вытащили. И чтобы не мучились – горло перерезали. Просто „пять сорок пять“ когда попадает, не всегда убивает. Я у троих документы брал, а так было пять или шесть, я не помню сейчас. Он с одной стороны был, а я с другой. Да они тоже не виноваты, там просто политика эта дурная, дурная политика…
И мы выехали, и получилось так, что нас начали это [обстреливать] – БМП, Бэта вышла на бугор и Хаммер, видно, с „утёсом“, калибр крупный был. Уже под вечер как раз было, выскакиваю уже, а по нашим стреляли наши же, думали, что укропы. Ночь, Новоросский флаг уже не видно было, вот только за счёт ленточек, говорят, заметили. И после этого мы договорились, что белые бинты наматываем, кто с белыми бинтами – тот свои. На руках и на ногах, на коленях и потом уже все стали так делать. Бомжи придумали, потому что ночью белые бинты видно.