Команда
Шрифт:
– Э-эй. А как-нибудь тактичнее нельзя?
– скривился Сыч.
– Прости. Я пьян.
– Салага мгновенно осознал свою ошибку, и выглядел так, что, будь у него хвост - он бы его непременно поджал.
– В принципе, ладно. Не страшно... Хрен с тобой, расскажу. Тем более, что никакой это, в принципе, не секрет, и вся Команда давно всё знает...
– Сыч надолго замолчал, собираясь с мыслями, и затем начал свой рассказ.
– Когда нас взяли и отвезли в тот загородный дом, то посадили в подвалы и принялись допрашивать. Ну, ты знаешь, тебе рассказывали. А вот то, чего тебе не рассказали - на меня допрос подействовал. Я ж всю жизнь был таким крутым перцем, что просто ах, а тут...
– Сыч тяжело вздохнул, - Они ж меня не били даже. Серьезно. Взяли на раскаяние и на страх тюрьмы. Говорят, "Все, хлопчик, допрыгался. Сейчас мы тебя оформим, и пойдешь ты по этапу. За все твои прегрешения тебе светит пожизненное - это к бабке не ходи". Вот тут-то меня и проняло. Когда стрелял - не пронимало, когда убивал - не пронимало, а тут - до глубины души прям. В самую точку. Думал, что родителям скажу - позорище ведь для семьи. Старики мои такого бы не выдержали. А эти суки поняли, что слабину нашли, и давай давить, что есть силы... Додавились и сломали. Я ж перед ними плакал навзрыд. И на коленях ползал, представляешь?... Едва ли не руки целовал... Унижался, как только мог.
– Сыч горько усмехнулся, - И сдал всех-всех-всех. С потрохами... Шкуру свою спасал, козёл. Ребята знают, и зла не держат, а вот я себе простить никак не могу. И не прощу. И низости этой моей, и предательства. Не смогу просто.
В глаза Сычу сейчас было страшно смотреть - такая в них была жестокость и холодная безжалостность. И от осознания, что все это направлено на самого себя, легче не становилось, скорее, наоборот.
Салага пил пиво и молчал.
Сыч тоже.
– Пошли.
– сказал он, допивая и вставая с лавочки, - Посмотрим, как чего там Дубровский накопал.
18.
Салага уже чувствовал себя опытным воякой.
Прошла неделя с момента разговора с Сычом, и с тех ни одной ночи не обходилось без стрельбы. Громили всё, до чего могли дотянуться: отстреливали мелких уличных дилеров, ловили и допрашивали рыбешку покрупнее, прикрывали квартиры-притоны, где ошивалось самое дно наркоманского общества - опустившееся, потерявшее человеческий облик и наполовину сгнившее. У нормального человека от подобных картин волосы встали бы дыбом, и как Салага не повредился рассудком - большой вопрос. Он стал хуже спать, часто психовал по пустякам. Получил пулю в грудь, по счастью, из травмата, и отделался только здоровенным синяком, на который Лиза косилась, но ничего не говорила.
Кстати, о Лизе - их отношения, если можно назвать отношениями регулярные страстные встречи двадцатилетнего парня и сорокалетней женщины, проходили бурно и дарили кучу эмоций. После каждой вылазки к ней Салага возвращался с дурацкой улыбкой, которую Сыч замечал, но шутки отпускать не решался, предпочитая хихикать над этим наедине с собой.
Информации была получена целая куча, в том числе, и о загадочном крышевателе всей камерунской банды. Им оказался один из полицейских генералов по фамилии Гаврилов - большая шишка даже по меркам Министерства. Чем негры его подкупили - оставалось только догадываться.
– Палыч сказал - мочить.
– Сыч, переговоривший со своим ручным "фейсом" был как-то странно задумчив. Сидел на большом зеленом ящике и вертел в руках автоматный патрон.
– И тебя что-то останавливает?
– спросил у него Салага.
– Его останавливает то, - встрял Дубровский, - Что у нас с полицией был, скажем так, благожелательный нейтралитет. Они терпели наши выходки, мы убирали тех, кто был им не по зубам. Убьем генерала - нарвемся на большие неприятности.
– Мне эта ситуация вообще не нравится.
– кивнул Дубровскому Сыч, - генерал-полицейский - это вам не криминальный авторитет, и друзья у него, я уверен, покруче, чем у Завета.
– Ай, да бросьте.
– сказал Салага, - Нас же прикрывает ФСБ, разве нет?
– Так-то оно, конечно, так...
– сказал Сыч, но не закончил фразу, и снова ушел в раздумья.
– Так или иначе, - сказал он, когда очнулся, - Его дачку наверняка будут охранять не негры, а вневедомственная охрана, либо вообще спецы, учитывая то, что мы за последнюю неделю нашумели на всю Москву.
– Кстати, шум тоже может сыграть нам на руку.
– внезапно сказал Салага.
– Поясни.
– попросил Дубровский.
– Ну, я имею в виду, что полиция знает о наших вылазках, и, если мы грохнем генерала, то они поймут, что генерал-то был... Того... С гнильцой.
Сыч и Дубровский рассмеялись:
– Да брось.
– сказала Анька, до этого не влезавшая в спор - То, что они понимают - это одно, а спущенный с самого верха приказ - совсем другое. Не будь таким наивным.
Салага лишь пожал плечами, как бы говоря: "А я что? Я ничего!"
– Ха... Мы еще обсуждаем...
– сказал вдруг Сыч, бросая патрон в стену, - Все мы у Палыча вот где.
– и показал сжатый кулак, - Так что глупо нам тут обсуждать, что мы сможем сделать, а что - нет. У нас есть недвусмысленный приказ, дамы и господа. Не выполним - Палыч нас под монастырь подведет.
Все замолчали.
– Единственное, что мы можем сделать в данной ситуации, - сказал вдруг Дубровский, - Это взять генерала живьем и не убивать. А Палычу твоему скажем, что он был допрошен и спущен по частям в Москву-реку. Посмотрим на его реакцию.
– Неплохо. Я тоже за похищение, - кивнул Сыч, - Ни нашим, ни вашим. К тому же, это избавит нас от необходимости штурмовать генеральский особнячок, и убивать ни в чем не виноватых ментов.
Операцию готовили все вместе, зная, что генерал очень любил сауну.
И девочек, как следовало из полученной от Палыча оперативной информации. Каждую пятницу он, по давно сложившейся традиции, брал пару коллег-генералов, заказывал "эскорт", и ехал в одно полюбившееся ему заведение, называвшееся "Медея".
Сауна была расположена в очень неприметном месте на северо-западе Москвы, недалеко от места службы генерала Гаврилова, и специализировалась как раз на таких вот vip-клиентах, которые хотели отдыхать, не привлекая к себе лишнего внимания.
Охрана у сауны была, причем, не на тревожной кнопке, а своя. Покой дорогих (во всех смыслах) гостей денно и нощно, в две смены берегли от десяти до тринадцати человек. Серьезных дядек - не тупорылых накачанных быков, а неприметных личностей, не блистающих физическими кондициями, зато двигающихся с тигриной грацией. То, что они были вооружены, подразумевалось, как само собой разумеющееся.
Сыч, отправленный на проведение рекогносцировки, вернулся озадаченным.
– Вот же ж черти... Никак не взять.
– качал он головой, - Забор трехметровый с колючкой, внутри стоянка, на которой камеры с датчиками движения, собаки и пара-тройка хмырей, которые там бессменно торчат. Не подкопаться.
– Ты давай без пессимизма.
– прервал его Дубровский, - Генерала надо взять, иначе никак.
– Хмм...
– задумался Сыч, - А что если попробовать на дороге?
– Так он же с кортежем поедет.
– Ай, Дубровский, не говори ерунды. Ты бы поехал?... Оповестил бы всю округу мигалками и сиренами, мол, "расступись, чернь, тут целый генерал едет в сауну телок дрючить"?
– Ну... Ладно, может, ты и прав. Что делать будем-то?
Сыч всмотрелся в карту:
– Вот тут, - ткнул он пальцем, - Узкое место между домами. Возьмем два фургона, один с одного угла, другой со второго. Возьмем машину в замок, и выкурим оттуда генерала. Только бронебойные пули нужны. И резинострелы.
– Бронебой - чтобы стекла бить, резина - чтобы охрану и ментов не повредить больше нужного?
– спросил Салага.