Команда
Шрифт:
– Умничка.
– похвалил его Сыч, - Пирожков у нас нет, но у Дубровского на полках наверняка припрятана какая-нибудь сочная негритянская часть тела. Можешь взять.
– Да ну вас нафиг с вашими людоедскими шуточками!
– Салага аж позеленел.
Вечер пятницы выдался дождливым. Сильно похолодало.
Перед операцией Салага решил в очередной раз навестить Лизу, купил цветов, и шел к даме сердца окрыленный, в красках представляя, как, и в каких позах они сегодня будут друг друга любить. Набрав код на домофоне, Салага прошел в подъезд, поднялся на нужный этаж - и вот он уже стоит у заветной двери, улыбающийся и сжимающий в руках букет. Лиза открыла, но была какой-то странно подобравшейся. Неулыбчивой и недовольной.
Не поздоровавшись, впустила Салагу, и, не принимая цветы, сказала:
– Слушай... Я должна тебе кое-что сказать.
Улыбка мигом слетела с лица Салаги - он был не слишком опытен, но знал, что от серьезных разговоров с женщинами ничего хорошего ждать не приходится.
Лиза помолчала, подбирая нужные слова, и затем выпалила:
– Нам надо перестать встречаться. Я не хочу никаких отношений с таким... молодым мальчиком. Да, нам было хорошо в постели, это было классное развлечение, и секс у нас был просто замечательный, но... Тебе двадцать, мне сорок. Разница в двадцать лет. Ничего хорошего из этого не выйдет, прости. У нас ничего не получится. Найди себе ровесницу, встречайся с ней. Женись, детей настрогай. А я этого уже не смогу. Я чувствую, что ты ко мне привязываешься, и это взаимно, мне хорошо с тобой, очень, но... В-общем, это неправильно. Прости.
Салага слушал этот монолог с какой-то странной отрешенностью, будто говорили с ним. "Что нужно сделать?" - крутилась в голове мысль, "Упасть на колени и признаться в любви? Заломать руки за спину и оттрахать так, чтобы больше и мысли не возникало о таких глупостях? Или что-то еще? Что вообще положено делать в таких случаях? Ну же, осёл, решайся!"
И Салага решился.
– Ну что ж...
– сказал он отвратительно обиженным и дрожащим голосом, - Я вижу, ты все сама решила, и я...
– Салага помотал головой, - Пока. Прощай. Не хотелось, чтобы все было так, но...
– он снова покачал головой, и вышел из квартиры.
Дверь за ним захлопнулась, и ее тут же закрыли с другой стороны. На два замка. Почему-то именно это показалось Салаге особенно обидным. Он посмотрел себе в руки, и увидел букет, который Лиза так и не забрала. Подошел к двери, вставил его между дверью и ручкой, и ушел.
Навсегда.
Следующие пару часов он коротал в небольшом скверике рядом со штабом. Сидел под дождем, слушал с телефона всякую лирическую хрень про любовь и расставание, и жалел себя. Телефон сел, под ногами Салаги натекла от дождя целая лужа, в которую он посмотрел, и увидел свое отражение. Мокрое, замерзшее, жалкое, глядящее на мир глазами побитой собаки. Ему стало противно. Он с ненавистью топнул в лужу, будто пытаясь раздавить ставшее ему таким ненавистным отражение - и это, к удивлению самого Салаги, помогло. Он будто бы разом стряхнул с себя весь негатив, скопившийся на душе. Отчего-то стало вдруг очень весело. Салага улыбнулся, встал на ноги, резко повернулся на каблуках, и, чрезвычайно довольный собой, бодро пошагал к штабу.
19.
Все было готово к операции.
Рядом стояло два фургона - синий грузовой "Соболь", показавшийся Салаге знакомым, и белый пассажирский микроавтобус "Форд". Вокруг них бегала Анька, намазывая на номера столько грязи, сколько возможно. В штабе орудовал Сыч, вытаскивая из ящиков снаряжение и заряжая оружие.
– На!
– он протянул Салаге АКСУ с деревянным цевьем, - Заряжен бронебойными. Особо им ни перед кем не тряси, стрелять буду я. Даю просто на всякий случай. А вот из него, - в руки Салаге перекочевал травматический револьвер, - Стреляй смело. Имел уже дело с такими?
– Ага.
– кивнул Салага, - У отца было что-то похожее.
– Ну и славно.
– Сыч подмигнул, - Как там Лизавета? Хороша, как всегда?
Салага напрягся, и Сыч это почувствовал:
– У-у-у. Прошла любовь - завяли помидоры?... Ничего, не ссы.
– он подбадривающее хлопнул напарника по плечу, - Дай бог, не последняя.
Из подвала появилась половина Дубровского:
– Щит взял?
– Да нахрен он нужен?
– попробовал, было, возразить Сыч, но Дубровский не послушал:
– Положи. Сколько тебе еще говорить, что НЗ никогда не бывает лишним?
– Ну так не тебе всю эту хрень в машину таскать! А у меня, между прочим, спина больная.
Дубровский махнул рукой и снова скрылся в подвале. Сыч плюнул, и потащил в фургон щит и сумку с НЗ, поминая перестраховщика Дубровского незлым тихим словом.
Выехали в десять вечера. Лето подходило к концу, и темнело уже рано. В городе пахло мокрой пылью и осенью. К месту сбора подтягивались с разных сторон. Салага сидел в машине с Анькой, которой предстояло подпереть машину генерала сзади, Дубровский и Сыч заехали за очень удачно подвернувшийся куст чуть дальше.
– Едут.
– сообщила Анька по рации, когда мимо нее проехал черный БМВ с тонированными стеклами и выключенной мигалкой на крыше.
– Принял.
– прохрипела рация в ответ, и, спустя пару секунд, послышался рев двигателя.
– Дава-а-ай!
– неизвестно кому крикнула Анька, резко вырулила из арки между домами, и, нагнав подпертый спереди "БМВ", бодро "поцеловала" его в попку.
Из переднего фургона уже выскочил Сыч и дал очередь над крышей "бэхи", видимо, для того, чтобы сидящие там пригнулись. Следующая очередь была уже по стеклам - Салага на пару с Сычом в две секунды расстреляли их и услышали изнутри женский визг. Бросив автомат болтаться на ремне, Салага подскочил к окнам, выхватывая на ходу травмат и не успокоился, пока не расстрелял весь боезапас. В кого - он не смотрел, да и темно было.
Сыч, также успевший пострелять резиной, подскочил к заднему сиденью, открыл изнутри дверь, схватил генерала за шиворот, и вытащил из машины.
– Сыч!...
– послышалось вдруг с переднего сиденья, - Сыч, ё.. твою мать!... Ты что ж творишь-то, падла?... Ты... Ты что?...
Увидев говорившего, Сыч просто опешил, и, если б не Салага, потянувший его в сторону, то он так и стоял бы, ошарашенно глядя на сидящего впереди генеральского охранника.
– Давай-давай-давай!
– кричал Салага, которому пришлось едва ли не в одиночку запихивать корчащегося от боли тучного и потного генерала в автобус, - Поехали! Жми!
– это он уже кричал Аньке, которая, насилуя и без того убитую машину, резко развернулась и погнала по ухабам, что было сил.
– Что там случилось?
– спросила она Салагу, оборачиваясь.
– Да я не знаю!
– проорал Салага, защелкивая браслеты на запястьях генерала и вставляя ему в рот кляп.
Зашипела рация:
– Анька, говорит Сыч, прием... Анька, говорит Сыч, прием.
– Слушаю!
– Мы не едем в штаб, повторяю, в штаб не едем.
– Салаге было не совсем понятно сквозь шум двигателя и помехи, что именно ей говорит Сыч, но Анька, видно, была привычна к таким переговорам.
– Что там у вас случилось?