Командарм
Шрифт:
— Войдите! — голос хозяина кабинета звучал глухо, но внятно.
Кравцов толкнул дверь.
Лонгва — худощавый широкоплечий мужчина с треугольным выразительным лицом, светлыми навыкате глазами и отросшими вьющимися волосами сидел за столом напротив входа. При появлении Кравцова он встал и протянул тому руку через стол.
— Проходите, пожалуйста, товарищ Кравцов, садитесь!
— Спасибо! — Макс Давыдович пожал Лонгве руку и вопросительно посмотрел в светлые до полной прозрачности глаза. — Вас, извините, как зовут, товарищ?
— Меня
— Ну, что ж, Роман Войцехович, спасибо, что представились. Так, знаете ли, как-то привычнее. А меня зовут Максим Давыдович. — Кравцов сел на стул и "вернул взгляд", присовокупив улыбку. — И вот еще что, товарищ Лонгва, вы каким отделением руководите? Какого отдела? А то неловко как-то, сидишь с человеком, разговариваешь, табак куришь, и не знаешь, кто он и чем занимается.
— Я работаю в информационном отделе, — улыбнулся Роман Войцехович. — Первое отделение, сводочное. Но я уже им не руковожу.
— Почему? — вопрос напрашивался.
— Новое назначение, — чуть пожал плечами Лонгва. — Назначен на Украину.
— К Фрунзе.
— Знакомы?
— А вы не знаете?
— Знаю, — согласился Лонгва, — но возникает вопрос.
— Спрашивайте, — предложил Кравцов.
— В Москву вас привез Михаил Васильевич, а в Региступр устроил Сергей Иванович…
— А в партию меня принимал Абрам Рафаилович, — Кравцов не торопясь, достал из кармана кисет и бумагу и начал сворачивать самокрутку.
— Гоц?
— Гоц.
— А в большевики?
— А в большевики меня принимал Авель Сафронович Енукидзе, — Кравцов закурил. Занимало его сейчас то, чем должен завершиться этот странный разговор, когда, и где, но в воздухе было разлито совсем непростое настроение. Вероятности множились, ветвясь. Время замедлило ход.
— А в РККА? — спросил Лонгва, как ни в чем не бывало.
— А что записано в моем личном деле? — поинтересовался Кравцов.
— Не знаю, — дернул губой хозяин кабинета.
— Как так? — искренне удивился Макс Давыдович.
— А ваше, Макс Давыдович, личное дело в РВСР у товарища Троцкого лежит, а не у нас, — объяснил Лонгва.
— А я думал, оно в Харькове…
— Вот и мы думали, что в Харькове, а оно в Москве.
— Странный у нас какой-то разговор, — сказал тогда Кравцов.
— И в самом деле, — покладисто согласился Лонгва. — Я, собственно, в связи с убытием на Украину хотел вам одно дело передать…
— Сводочное? — съехидничал Кравцов.
— Почти, — не стал спорить Лонгва. — Вот взгляните. — Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда темную картонную папку, положил ее перед Кравцовым.
Макс Давыдович открыл папку, прочел первый документ, перелистнул, чувствуя, как холод входит в сердце, и стал читать все документы подряд. Их было, однако, всего ничего, так что много времени это у Кравцова не заняло.
— Это не наша компетенция, — сказал он с сожалением,
— Наша? — уточнил Лонгва, и, хотя Кравцов понял, что речь идет уже не о "правах и обязанностях", а совсем о другом, он счел своим долгом напомнить, что всему, даже лояльности, есть своя цена.
— Это прямое нарушение решения Оргбюро ЦК, — сказал он.
— Так, значит, не наше? — повторил вопрос бывший начальник "сводочного" отделения, акцентировав слово "наше". Вопрос, таким образом, касался именно лояльности бывшего командарма. Лояльности армейскому командованию и Региступру.
— Наше, — немного подумав, решил Макс Давыдович.
Он не кривил душой, по здравом размышлении — все так и обстояло: Кравцов не отделял себя от РККА и Управления, поэтому и дело было все-таки "наше". А то, что оно насквозь "стремное" и практически противозаконное, это уже совсем другая песня.
— Тогда, берите дело и перестаньте сомневаться.
"А начальство знает? — хотел было спросить Кравцов, но промолчал. — Знает, — решил он. — Вопрос только, кто это начальство, и где оно сидит?"
— Я "для особых поручений"…
— Ну, вот я вам и поручаю… последним приказом по отделению. Вас такой ответ устроит?
— Вполне, — кивнул Кравцов. — Но в нашем разговоре не хватает нескольких имен.
— Разумно, — чуть помедлив, согласился Лонгва. — О вас хорошо отзываются товарищи Фрунзе и Сокольников, но официально вы продолжите заниматься описью трофейных документов.
"Официально, это для товарища Гусева? В какие игры они тут играют, и кто с кем? Но главное, что они не поделили на этот раз?"
— Ладно, уговорили, — Кравцов затушил окурок в бронзовой пепельнице и вял папку из рук Лонгвы. — Только если уж у нас пошел такой разговор, я хотел бы поподробнее узнать, так сказать, "механику делопроизводства" в нашем "столоначальстве", и о характере полномочий хотелось бы услышать, и вообще, — он чуть повел левой кистью, обозначая пространство кабинета.
— Хорошо, — не стал упираться собеседник. — У меня есть полтора часа времени, и я всецело в вашем распоряжении. Спрашивайте, но и я вас тоже спрошу кое о чем. Договорились?
— Договорились.
Когда около восьми вечера — к назначенному часу Кравцов опоздал буквально на пять-десять минут — он спустился к проходной, боль, изводившая его весь этот день, прошла, но зато голова налилась чугунной тяжестью, и где-то за орбитой левого глаза отчетливо ощущался пульс. Семен уже ждал его, покуривая в сторонке и перебрасываясь по временам короткими репликами с дежурным. Бойцы охраны в разговоре, разумеется, не участвовали, и оттого сцена показалась Максу Давыдовичу неправильной. Даже гротескной. Но он и все теперь видел словно бы в искаженном свете. Настроение его следовало определить одним простым словом — мрачность, или другим — ученым — мизантропия.