Комедианты
Шрифт:
– Американец?
– Англичанин по фамилии Джонс.
– А британское посольство уже сделало запрос? Ведь, в сущности, это больше по ведомству министерства внутренних дел.
– Но одно слово вашего превосходительства…
– Я не могу вмешиваться в дела другого ведомства. От души сожалею, но мистер Смит должен меня понять.
Мистер Смит вторгся в наш диалог так резко, как я от него не ожидал:
– Но разве вы не можете выяснить, какое ему предъявлено обвинение?
– Обвинение?
– Да, обвинение.
– Ах, обвинение…
– Вот именно, – сказал мистер Смит. – Какое ему предъявлено обвинение?
– Но ему могут и не предъявить никакого обвинения. Зачем ожидать худшего?
– А зачем же тогда держать его в тюрьме?
– Я не в курсе этого дела. Вероятно, властям надо в чем-то разобраться.
– Тогда надо вызвать его в суд и отпустить на поруки. Я готов внести за него залог, если сумма будет приемлемой.
– На поруки? – переспросил министр. – На поруки… – Он обратился ко мне, умоляюще взмахнув сигарой. – А что такое – внести залог?
– Это своего рода ссуда государству на случай, если заключенный сбежит от суда. Сумма может быть довольно солидная, – пояснил я.
– Надеюсь, вы слышали о Habeas Corpus? [43] – сказал мистер Смит.
– Да. Да. Конечно. Но я забыл латынь. Вергилий. Гомер. Увы, нет времени освежать свои знания.
Я сказал мистеру Смиту:
– Считается, что в основу здешнего законодательства положен кодекс Наполеона.
– Кодекс Наполеона?
– В нем есть кое-какие отличия от англосаксонских законов. В частности…
43
английский закон, предоставляющий заинтересованным лицам право просить о доставке в суд заключенного для проверки мотивов лишения свободы
– Но прежде чем арестовать человека, ему надо предъявить обвинение!
– Да. В свое время. – Я быстро заговорил с министром по-французски. Мистер Смит плохо понимал язык, хотя миссис Смит и одолела уже четвертый урок по самоучителю. – Мне кажется, что тут допущена политическая ошибка. Кандидат в президенты – личный друг этого Джонса. Зачем вам восстанавливать его против себя как раз перед поездкой в Нью-Йорк? Вы же знаете, что в демократических странах стараются ладить с оппозицией. Если дело это не имеет государственной важности, вам, по-моему, стоит устроить мистеру Смиту свидание с его другом. В противном случае он, несомненно, заподозрит, что с мистером Джонсом… плохо обращаются.
– Мистер Смит говорит по-французски?
– Нет.
– Видите ли, полиция могла и превысить свои полномочия. Мне бы не хотелось, чтобы у мистера Смита создалось нелестное мнение о наших полицейских порядках.
– А вы не могли бы заранее послать надежного врача, чтобы он… навел порядок?
– Там, конечно, нечего скрывать! Но ведь бывают случаи, что заключенные плохо себя ведут… Я уверен, что даже в вашей стране…
– Значит, мы можем рассчитывать, что вы замолвите словечко вашему коллеге? И я бы посоветовал, чтобы мистер Смит передал через вас некоторую сумму – конечно, в долларах, а не в местной валюте – в возмещение за те увечья, которые мистер Джонс мог нанести полицейскому.
– Я сделаю все, что смогу. Если об этом деле еще не доложили президенту. Тогда мы бессильны…
– Понятно.
Над головой министра висел портрет Папы-Дока – портрет Барона Субботы. Облаченный в плотный черный фрак кладбищенского покроя, он щурился на нас сквозь толстые стекла очков близорукими, невыразительными глазами. Ходили слухи, будто он любит лично наблюдать, как умирают медленной смертью жертвы тонтон-макутов. Взгляд у него при этом был, наверно, такой же. Надо полагать, что интерес к смерти у него чисто медицинский.
– Дайте двести долларов, – сказал я мистеру Смиту.
Он вынул две стодолларовые бумажки. В другом отделении бумажника я заметил фотографию его жены, укутанной в неизменный плед. Я положил деньги министру на стол; мне показалось, что он поглядел на них с пренебрежением, но, по-моему, Джонс большего не стоил. В дверях я обернулся:
– Скажите, а доктор Филипо сейчас здесь? Я хотел обсудить с ним одно дело, мне надо привести в порядок канализацию в гостинице.
– По-моему, он на юге, в Ле-Ке, там проектируют постройку новой больницы.
Уж в чем, в чем, а в проектах на Гаити нет недостатка! Проект всегда сулит деньги проектировщику, пока он только проект.
– Значит, вы нам сообщите о результатах?
– Конечно. Конечно. Но я ничего не обещаю.
Он стал несколько суховат. Я часто замечал, что взятка (хотя, строго говоря, это не было взяткой) меняет отношения между тем, кто дает, и тем, кто берет. Дающий взятку жертвует своим достоинством; если взятку у него берут, он сразу чувствует себя униженным, как человек, который платит женщине за любовь. Может быть, я совершил ошибку. Может быть, Смиту лучше было и дальше представлять собой какую-то неясную угрозу. Шантажист всегда хозяин положения.
И тем не менее министр доказал, что он – человек слова. На следующий день нам разрешили свидание с заключенным.
В полиции самой важной персоной оказался сержант, куда более важной, чем сопровождавший нас секретарь министра. Секретарь тщетно пытался привлечь внимание этого великого человека, но ему пришлось дожидаться очереди у барьера вместе с другими ходатаями. Мистер Смит и я уселись под фотографиями мертвых повстанцев, которые жухли на стене уже долгие месяцы. Мистер Смит кинул на них взгляд, но сразу отвел глаза. В маленькой комнате прямо напротив нас сидел высокий, щеголеватый негр в штатском; он задрал ноги на стол и смотрел на нас в упор сквозь темные очки. Я, видно, нервничал, и поэтому лицо его казалось мне до омерзения жестоким.
– Он нас теперь запомнит, – сказал мистер Смит с улыбкой.
Негр понял, что мы говорим о нем. Он нажал кнопку звонка на столе, и в комнату вошел полицейский. Не снимая ног со стола и не сводя с нас глаз, он задал полицейскому какой-то вопрос; тот, поглядев на нас, ему ответил, после чего негр продолжал все так же пристально на нас глазеть. Я было отвернулся, но два черных круглых стекла притягивали мой взгляд. Казалось, что это бинокль, в который он наблюдает за повадками двух мизерных зверушек.