Комедианты
Шрифт:
– Там много полицейских, – сказал я.
– Дайте мне пятьдесят обученных мною солдат, и я захвачу всю страну. Японцев было куда больше нас, и они умели воевать.
Марта направилась к двери, но я ее остановил:
– Пожалуйста, не уходите.
Она была мне нужна как свидетельница. Она вернулась, и Джонс, ничего не подозревая, продолжал:
– Конечно, сперва они заставили нас драпануть в Малайе. Мы тогда и понятия не имели о партизанской войне, но потом освоили эту науку.
– Уингейт… – подзадорил я его, боясь, как бы поток хвастовства не иссяк раньше времени.
– Он был из лучших, но я мог бы назвать и другие имена. Да я и сам выкидывал фортели, за которые краснеть не приходится.
– Вы ведь чуете воду издалека, – напомнил я.
– Ну, этому мне учиться не пришлось, – сказал он. – Это у меня врожденное. Знаете, еще в детстве…
– Какая трагедия, что вы тут заперты в четырех стенах, – прервал я. Детские воспоминания могли увести нас слишком далеко. – Здесь в горах есть люди, которым так не хватает военных знаний. Правда, там Филипо.
Наш дуэт разыгрывался, как по нотам.
– Филипо! – воскликнул Джонс. – Да он же сопляк! Знаете, он ведь приходил ко мне. Просил, чтобы я обучал их военному делу… Он мне предлагал…
– И вы не соблазнились?.. – спросил я.
– Конечно, это было заманчиво. Как вспомнишь славные боевые деньки в Бирме… Словом, вы меня понимаете. Но тогда, старик, я ведь был на государственной службе. Я их в то время еще не раскусил. Может, я и наивен, но я требую от людей только одного – прямоты… Словом, я им верил… Знал бы я тогда то, что знаю сейчас.
Интересно, как он объяснил свое бегство Марте и Пинеде. Очевидно, сильно приукрасил историю, которую рассказал мне в ту ночь.
– Как обидно, что вы не пошли тогда с Филипо, – сказал я.
– Обидно для нас обоих, старик. Я вовсе не хочу умалять достоинств Филипо. Он человек храбрый. Но будь у меня возможность, я бы из него сделал первоклассного партизанского командира. Налет на полицейский участок – чистая самодеятельность. Он дал удрать большинству полицейских, да и оружия захватил всего…
– А если бы сейчас появилась возможность?..
Даже неопытная мышь и та не кинулась бы так опрометчиво на запах сыра.
– Ну, сейчас меня не надо было бы уговаривать, – сказал он.
– Если бы мне удалось устроить вам побег… чтобы вы присоединились к Филипо?
Он почти не колебался – ведь на него смотрели глаза Марты.
– Только скажите как, старик, – сказал он. – Только скажите мне, как!
Мошка прыгнула к нему на колени и облизала все его лицо от носа до подбородка, словно надолго прощалась со своим героем; Джонс отпустил какую-то плоскую шутку – он и не подозревал, что ловушка захлопнулась, – и рассмешил Марту, а я утешал себя тем, что дни их веселья сочтены.
– Будьте наготове, – предупредил я его.
– Я путешествую налегке, старик, – сказал Джонс, – а теперь даже без погребца.
Он мог себе позволить это упоминание, так он был во мне уверен…
Доктор Мажио сидел у меня в кабинете, не зажигая света, хотя электричество давно включили.
– Мне удалось поймать его на удочку. Без всякого труда, – сказал я.
– Какой у вас торжествующий тон, – заметил доктор Мажио. – Но что это в конце концов даст? Один человек войны не выиграет.
– У меня свои причины радоваться.
Доктор Мажио разложил на моем письменном столе карту, и мы подробно проследили дорогу на юг в Ле-Ке. Так как я должен буду вернуться один, надо создать впечатление, что у меня нет попутчика.
– А если они обыщут машину?
– Это мы еще обсудим.
Мне придется достать пропуск и придумать повод для поездки.
– Берите пропуск на понедельник, 12, – посоветовал доктор Мажио: ему понадобится несколько дней, чтобы связаться с Филипо, так что раньше 12 нечего трогаться с места. – Луны тогда почти не будет, и это вам на руку. Вы высадите его вот здесь, у кладбища, не доезжая Акена, и поедете дальше в Ле-Ке.
– Если тонтон-макуты обнаружат его раньше, чем подойдет Филипо…
– Вы не доберетесь туда до полуночи, а в темноте никто на кладбище не ходит. Но если его найдут, вам несдобровать, – сказал Мажио. – Они развяжут ему язык.
– Все равно, другого выхода нет…
– Мне ни за что не дадут пропуска на выезд из Порт-о-Пренса, а то я бы предложил…
– Не беспокойтесь. У меня свои счеты с Конкассером.
– У всех у нас они есть. Но зато в одном мы можем быть уверены…
– В чем?
– В погоде.
В Ле-Ке помещались католическая миссия и больница. Я сочинил целую историю, будто обещал привезти туда пачку религиозной литературы и пакет с лекарствами, но оказалось, что я зря старался: полицию заботил лишь собственный престиж. Пропуск в Ле-Ке обошелся мне в несколько часов ожидания душным, жарким, как пекло, днем в комнате, где воняло зверинцем, а на стенах висели фотографии мертвых мятежников. Дверь кабинета, где мы с мистером Смитом впервые увидели Конкассера, была закрыта. Может, он уже впал в немилость и кто-то свел с ним счеты вместо меня.
Около часу дня меня вызвали, и я подошел к столу, где сидел полицейский. Он начал заполнять бесчисленные графы с вопросами обо мне и моей машине – начиная от моего рождения в Монте-Карло и кончая цветом моего автомобиля. Какой-то сержант подошел и заглянул ему через плечо.
– Вы с ума сошли, – сказал он.
– Почему?
– До Ле-Ке можно добраться только на вездеходе.
– Но ведь это Главное южное шоссе… – сказал я.
– Сто семьдесят километров непролазной грязи и ухабов. Даже вездеход пройдет их не меньше чем за восемь часов.