Конан из Киммерии
Шрифт:
Конан с нежностью, совершенно не характерной для него, взял Наталу за руку, и они направились в пустыню, не оглядываясь на холодно поблескивавшую за их спинами стену Ксутала.
— Скажи, Конан, — осмелилась спросить Натала, — ты там, в черном коридоре, нигде не видел Талис?
— Было темно, я вообще ничего не видел, но ощупывал путь перед собой и знаю, что там никого не было.
— Хотя она чуть было не замучила меня насмерть, — шепнула девушка, — но мне жаль ее.
— Это так все принимают гостей в этом проклятом городе! — воскликнул гневно варвар, но тут же успокоился, — Ничего, нас они надолго запомнят. Их кишки и мозги размазаны чуть ли не по всему городу, а этому их Тогу, думаю, досталось похуже даже, чем мне. В конце-то концов мы не так уж и плохо выпутались из всей этой истории. Есть вода, знаем, где искать оазис. Меня, правда, изрядно исполосовали, да и у тебя на спине сплошь рубцы от бича…
— Это ты виноват! — вспыхнула бритунка. — Если бы ты не пялился, разинув рот, на эту стигийскую кошку…
— О Кром! — проворчал варвар. — Надо, чтобы небо на голову обрушилось, лишь тогда заставишь женщину забыть о ревности. Я, что ли, виноват, что стигийка в меня влюбилась? Все вы, женщины, такие…
Колодец черных демонов
(рассказ, перевод А. Кононова)
Оставив за спиной Ксутал, Конан продолжил свой путь по южным равнинам Черных королевств. А поскольку чернокожие народы прекрасно помнили Амру-Льва (они знали Конана под этим именем), ему было нетрудно достичь берега, который он в прошлые времена разорял вместе с Белит. Там случайно оказался корабль пиратов с Барахских островов, что лежат к юго-западу от Зингары. Морские разбойники охотно приняли опытного воина в свои ряды.
Долгое время он плавал и сражался вместе с ними. Однако ему, послужившему в огромных, спаянных железной дисциплиной хайборийских армиях, барахские ватаги кажутся слишком слабыми, чтобы достичь с их помощью своей главной цели. Вдобавок в Картахе он ухитряется испортить отношения с атаманами сразу нескольких шаек и вынужден бежать посреди ночи…
1
Тонкие губы кордавской красавицы полураскрылись в зевке, вытянулись длинные изящные ноги. Санча устраивалась поудобнее на шали с горностаевой оторочкой. Та шаль была расстелена на юте каракки — сплошь позолоченное эбеновое дерево и узорчатые кхитайские шелка с золотой бахромой.
Санча уже давно пребывала в блаженной праздности. Она вполне отдавала себе отчет, что вся команда каракки, от бушприта до рулевого весла, не сводит с единственной девушки на борту судна налитых багровым вожделением глаз; точно так же она вполне отдавала себе отчет, что от этих похотливых взоров тут нигде не спрячешься, они прямо-таки прожигают ее недлинное шелковое платье, стремясь добраться до восхитительно нежной кожи и потрясающе плавных линий роскошного женского тела.
Ну да и пусть смотрят! Девушка с пренебрежительной, дерзкой улыбкой повела глазами в ответ — мол, что уж тут, вас, морских бродяг, не переделать, — и грустно вздохнула: золотой солнечный блин уже высоко поднялся над линией горизонта, припекает все сильнее, и скоро придется уйти в тень.
Звуки, не похожие ни на скрип такелажа и рангоутного дерева, ни на плеск волн о борта, достигли ее ушей в следующее мгновение. Санча поднялась на ноги и устремила недоуменный взор на фальшборт — через него перебрался мокрый до нитки человек, с его одежды на палубу ручьями стекала морская вода. Снова полураскрылись прелестные коралловые губки, но на этот раз не в зевке, а в возгласе изумления; а заодно с ними распахнулись миндалевидные черные очи. Он был совершенно незнаком ей, этот мужчина, столь бесцеремонно нарушивший ее покой. Водяные струйки сбегали по косой сажени его плеч и могучим рукам прирожденного бойца. Из одежды на нем были только шаровары из красного шелка и широченный златотканый кушак. На этом кушаке висел меч в ножнах, и с ножен тоже капало.
Незнакомец, стоявший у фальшборта, в утренних лучах светила напоминал статую из бронзы. Он выжал пальцами морскую воду из спутанной черной гривы, а в следующий миг его синие глаза вспыхнули алчным интересом, заметив девушку.
Этот дерзкий, оценивающий взгляд возмутил Санчу еще больше, чем само появление незваного гостя на борту ее каракки.
— Кто ты? — вскинула подбородок кордавская красавица. — Откуда взялся?
Небрежным взмахом руки он указал вдаль, на добрый румб правее бушприта. При этом его глаза не отрывались от точеной девичьей фигурки.
— Хочешь сказать, что ты обитатель вод? Живешь в пучине? — язвительно спросила девушка.
В глазах пришельца зажглось откровенное восхищение. Это смутило Санчу, хоть она и была привычна к восторженным взглядам мужчин.
Ответить он не успел. Раздался топот бегущих ног, и на юте появился хозяин каракки. Его правая рука сжимала рукоять тяжелой абордажной сабли, а колючие черные глаза из-под кустистых бровей сверлили чужака.
— Это еще кто такой? — прозвучал голос, в котором не было и тени миролюбия. — Что за демоны принесли тебя на мое судно?
— Меня зовут Конан, — ответил, даже бровью не поведя, пришелец.
У него был странный акцент, совершенно не похожий на зингарский. Это заинтересовало Санчу.
— Я спрашиваю, как ты оказался на моей каракке? — с подозрением допытывался капитан.
— Вплавь.
— Вплавь? — Ответ привел шкипера в бешенство, — Ах ты, наглый пес! Да ты надо мной смеешься! Оглянись! Где-нибудь видишь берег? До материка не один день пути под всеми парусами, да при хорошем ветре! А вплавь этот путь способен одолеть разве что морской бог! За глупца меня принял? А ну, отвечай и не вздумай снова солгать!
Конан вновь указал сильной, покрытой бронзовым загаром рукой на восток, навстречу золотистым лучам восходящего светила.
— Я с островов.
— С островов? — Негодование на лице владельца каракки внезапно сменилось любопытством. Затем сдвинулись кустистые черные брови, нехорошо заблестели колючие глаза, тонкие губы изогнулись в недоброй ухмылке. — Так ты, выходит, пират, из этих барахских каналий!
Конан легкой ухмылкой подтвердил правильность его догадки.
— Ну, а ты хоть догадываешься, барахская свинья, с кем тебя свела твоя кривая дорожка?
— На скуле твоей лоханки я прочел название «Головорез». В этих краях все знают, что капитана «Головореза» зовут Запораво.
Владелец каракки ухмыльнулся и кивнул. Ему явно польстило, что Конан знает его имя. Запораво тоже был очень рослым, почти с Конана, но не так широкоплеч и крепко сбит. Он почти никогда не расставался с доспехами; лицо в обрамлении стального шлема было смуглым и всегда мрачным, крючковатый нос придавал ему сходство с хищной птицей, и поэтому Запораво носил кличку Ястреб. Его рука ни на мгновение не отрывалась от рукояти шпаги, такой же дорогой, богато изукрашенной, как и его костюм, говоривший о принадлежности владельца к зингарской знати.
Согревая ладонью эфес, он продолжал буравить взглядом незваного гостя. В этом взоре была неприязнь на грани ненависти: зингарские авантюристы, промышлявшие морским разбоем, плохо ладили со своими собратьями по ремеслу, которые селились на Барахских островах юго-западнее Зингары. В населении Барахских островов преобладали аргосские мореплаватели, число представителей других народов было совсем незначительным. Добела вылизанные водой скалы, которые представляли собой Барахские острова, не могли прокормить многочисленное корсарское братство, но с этой ролью вполне справлялись торговые суда на оживленных морских путях, а также богатые города на побережье Зингары. Зингарские лиходеи кормились на той же ниве, но они категорически отказывались называть себя пиратами, горделиво именуясь «вольными мореходами», а свои грешки норовили свалить на барахский люд. Так уж повелось, наверное, еще со дня сотворения мира — громче всех «Держи вора!» кричит сам вор.