Конан из Киммерии
Шрифт:
А Конан и не думал развеивать эти блаженные иллюзии. Он сроднился с экипажем, делил с ним и обильный труд, и скудные развлечения. Вскоре все убедились, что он бывалый и умелый моряк. К тому же он был намного сильнее любого из матросов. Работал за троих и на любое тяжелое, опасное дело шел первым. Мало-помалу уважение вольных мореходов к нему росло, его уже считали своим в доску, надежным парнем. Сам он ссор ни с кем не затевал, и его старались не сердить. К тому же людям нравилась его бесшабашность, нравилось, как он в азартной игре не боится поставить на кон свой пояс с ножнами, как, выигрывая деньги и оружие у товарищей, со смехом тут же возвращает обратно. Так ведут себя прирожденные лидеры — и команда вскоре, даже не отдавая себе в этом отчета, стала видеть в нем вожака.
О
Как бы то ни было, Конан никогда не задевал Запораво и матросов, всегда был спокоен, не дерзил, попыток выслужиться за ним не замечали. Манерами он сильно отличался от вечно угрюмого, нелюдимого, грубого капитана, и это не укрылось от глаз даже самых слабоумных моряков. Барахский пират любил веселье, над палубой часто гремел его смех, на добром десятке языков он распевал скабрезные песенки, наравне с товарищами хлестал пиво, а о своем будущем, похоже, нисколько не думал. Узнай Запораво, что команда, пусть и неосознанно, сравнивает его с этим чужаком, человеком с нижней палубы, он бы от потрясения и злобы лишился дара речи. Но капитан был поглощен своими думами, которые год от года становились все мрачнее. К тому же он находился в плену иллюзий, считая себя избранником небес. Много времени уходило и на девушку, обладание которой доставляло ему наслаждение с горьковатым привкусом. Впрочем, и все другие его радости имели оттенок желчи.
Девушка же все чаще поглядывала на мускулистого великана с густой гривой черных волос, благо выделить его в толпе было несложно. И в работе, и в отдыхе он, подобно горе, возвышался над своими товарищами. Сам Конан никогда не пытался завести с нею разговор, но огонь в его глазах при виде Санчи нельзя было истолковать двояко. По крайней мере, Санча точно знала, что означает этот огонь, и все чаще задумывалась, надолго ли у нее хватит отваги продолжать рискованную игру. Не так уж давно рассталась она с кордавскими дворцами, но казалось, целая жизнь прошла с того дня, когда Запораво снял ее с охваченной пламенем каравеллы, которую подстерегло его «торговое судно». Изнеженная, избалованная дочь кордавского графа испытала на себе, что значит быть игрушкой в руках пиратского вожака.
Природа наделила ее силой и гибкостью, Санча гнулась, но не ломалась, и сумела выжить там, где быстро погибали другие женщины. К тому же она была совсем юная, в ней бурлила жизнь, и в своем новом уделе девушка даже научилась находить мелкие радости. В этой новой жизни не было места уверенности в завтрашнем дне, она походила на сон, она изобиловала потрясениями: битвами, грабежами, кровопролитием, бегством от возмездия. Вдобавок капитан Запораво был человеком со странностями, и это делало жизнь экипажа еще более непредсказуемой, чем у других вольных мореходов. Его очередного поступка не мог предугадать никто.
В этот раз корабль оставил за кормой знакомое побережье и теперь все дальше уходил в неведомые дали, куда обычные мореплаватели старались без крайней нужды не совать носа. Правда, авантюристы, искатели приключений появлялись от сотворения мира, некоторые из них вели свои суда этим курсом, вели, чтобы исчезнуть без следа.
И вот далеко за кормой остались изученные людьми земли. День сменялся днем, а впереди расстилался только бескрайний синий простор, чуть всхолмленный волнами. Казалось бы, что делать пиратам в этой пустыне? Ни городов, которые можно грабить, ни судов, которые можно пустить на дно. Экипаж роптал, правда, пока очень тихо, боясь, что крамольные речи достигнут ушей беспощадного капитана. А он, исполненный угрюмого высокомерия, днем и ночью расхаживал по юту или стоял, склонившись над старинными чертежами, над пожелтевшими от древности картами, или листал рассыпающиеся, источенные червями пергаментные страницы фолиантов. Иногда он разговаривал с Санчей, но девушке его речи казались странными, даже бредовыми. Запораво упоминал о затерянных материках, о мифических
Санча сидела, обвив руками колени, слушала своего мрачного повелителя и не слышала. Да и как было речам пирата проникнуть в ее разум, если там все время звучал раскатистый и первобытный, как морской ветер, смех бронзовокожего исполина?
Много недель, столь же скучных, сколь и утомительных, длилось это плаванье. Наконец впередсмотрящий углядел на западе землю, а на рассвете следующего дня судно вошло в неглубокую бухту и бросило якорь. По берегу тянулась полоса белого песка, за ней полого уходил кверху горный склон, покрытый высокой, густой травой и деревьями. С суши ветерок принес запахи цветов и сочной зелени, и Санча захлопала в ладоши — наконец-то она побывает на берегу. Увы, недолго ей было радоваться: Запораво велел оставаться на корабле, пока он не пришлет с берега шлюпку. Он никогда не утруждался объяснять свои решения, и ей оставалось лишь догадываться, что им движет, — кроме тех случаев, увы, нередких, когда в его душе просыпался демон и побуждал его истязать девушку без всякого на то повода с ее стороны.
Охваченная унынием, Санча устроилась на юте смотреть, как работают веслами матросы, ведя шлюпку к берегу по водной глади, которая блистала в лучах утреннего солнца, как расплавленный нефрит. Вот они высадились на песчаный пляж — настороженные, с оружием наизготовку.
От группы отделилось несколько человек и направилось к деревьям — на разведку. Среди них был Конан. Трудно было бы не узнать эту высокую фигуру, этот бронзовый отлив кожи, эту пружинистую поступь. Некоторые матросы говорили Санче, что он сущий дикарь, киммериец, из диких племен, которые издревле живут на далеких северных холмах и своими набегами наводят ужас на соседей с юга. Девушка и сама чувствовала что-то необычное в этом человеке, какую-то поразительную, поистине варварскую жизненную силу, отличавшую его от прочих матросов, любого из которых тоже можно было бы смело назвать дикарем.
С берега доносилось эхо голосов. Больше ничто не нарушало тишины, и это придало пиратам уверенности. Высадившаяся группа рассеялась, матросы разбрелись по берегу, некоторые отошли к деревьям в поисках фруктов. Санча видела, как пираты карабкаются на деревья, срывают плоды и бросают их оставшимся внизу товарищам. И ей тоже захотелось попробовать свежих фруктов. Она топнула изящной ножкой и выругалась, как заправский пират. Там, на берегу, люди собрали богатый урожай и уселись пировать, а ей приходится глотать слюнки по прихоти жестокого Запораво, чтоб ему заживо сгореть в Преисподней!
Тот, о ком она думала столь нелестно, фруктов не искал и не ел. Услышав от разведчиков, что нигде поблизости не обнаружено признаков человека или диких зверей, он теперь стоял и глядел на длинные гряды покатых, плавно переходящих один в другой холмов. Наконец он отдал своим людям краткий приказ и пошел к деревьям. Какой-то матрос посоветовал ему не уходить в одиночку, но в награду за свою заботливость получил сокрушительный удар в челюсть. Запораво не нуждался в сопровождении. Он собирался выяснить, действительно ли этот остров — тот самый, о котором говорилось в таинственной Книге Скелоса.
В этой книге было сказано, что на острове обитают неописуемые чудовища, порождения давно забытых мудрецов-магов. Эти чудовища охраняют склепы, где лежат груды золотых изделий, покрытых иероглифами. Мрачный эгоист Запораво был верен себе. Он не собирался делиться этим знанием, будь оно истинным или ложным, ни с кем, а уж тем более со своим экипажем.
С неутолимым интересом Санча наблюдала с юта за происходящим на берегу. Вот она увидела, как исчез среди деревьев Запораво. Чуть позже она заметила, как барахский пират по имени Конан быстро оглянулся на своих товарищей, которые разбрелись по берегу, а затем двинулся в ту же сторону, что и Запораво, и тоже исчез в лесу.