Конец цепи
Шрифт:
И он размышлял о пилоте в Амстердаме.
Том, который не выполнил приказ, пролетел мимо цели, а потом что-то произошло, и он вернулся назад.
И как раз в этот момент услышал голос Франкена.
Казалось, генерал умел читать мысли и хорошо знал, что происходит в его голове. Все точно как в Амстердаме, подумал он, в меньшем масштабе, вот и вся разница, и, если пилот бомбардировщика смог прислушаться к своему внутреннему голосу, не следовало ли ему поступить так же?
В его ушах звучал голос Франкена.
Тот объяснил, как себя
Молодой пилот колебался, хотел запротестовать и сказать Франкену, что наверняка есть способ получше, но знал, что не сможет. Стоило ему произнести хоть слово, получился бы разговор, и он сразу проиграл бы.
Франкен сказал бы, что это его работа и слишком поздно выходить из игры, что он делал подобное раньше и его долг сделать еще раз.
А он знал, что это не так.
Одно дело взорвать «скорую помощь». Человек, лежавший там, был уже мертв, а в «ауди» находились двое живых, даже незараженных, просто причинивших массу хлопот, а это рвало ему душу, буквально грызло мозг, и ничего подобного он никогда раньше не чувствовал, но причина не вызывала сомнения, и как он мог противостоять этому?
И он старался не слушать, сделал последний круг, прежде чем поменять курс, начать удаляться от полигона, от долины, ставшей родной для вертолета. Куда, он не знал, но как можно дальше.
Молодой пилот уже успел улететь на несколько километров, когда слова Франкена пробили защиту.
Конечно, его задание выглядело не лучшим образом, но то, как он поступал сейчас, было еще хуже. Он слышал голос генерала по рации и по-прежнему не отвечал, но в глубине души знал, что именно так все обстояло.
У него не было выбора.
Он не мог отказаться.
И в конце концов сделал единственно возможное.
Повернул вертолет.
Видел, как усеянное железным хламом поле и черная «ауди» приближаются снова, и щипал себя за кожу, чтобы заглушить душевные муки, ощущение от пота, пропитавшего его рубашку на спине, все еще растущее беспокойство, которое вынуждало тереть лоб в попытке отогнать крамольные мысли, тереться о спинку сиденья, тереть кожу под рубашкой и повсюду, буквально повсюду, словно его волнение вылилось в зуд, который отказывался прекращаться и сводил с ума…
Только обнаружив кровь, он все понял.
Нехорошо чувствовал себя еще утром.
Списал все на страх.
Сейчас выяснилось, что ошибался.
И, начав чесаться, он уже не мог остановиться, все его тело ныло и зудело и, казалось, разваливалось по кускам, а ему требовались обе руки, и на панели управления уже замигал сигнал тревоги под аккомпанемент воя воздуха за стеклом, и мир снаружи стал вращаться все быстрее и быстрее в безумном танце, и было уже слишком поздно что-то предпринимать.
Его рука отпустила пусковую кнопку задолго до того, как вертолет ударился о землю и превратился в море горящего горючего и плавящегося стекла.
А в ста метрах от него стояла черная «ауди».
Ждала
Для Вильяма и Жанин это была разница между жизнью и смертью.
51
Она могла стать страницей в рекламном буклете бюро путешествий, если бы кому-то пришло в голову предлагать туры по населенным пунктам, покинутым людьми.
Все оставили ее, жители подобно многим другим по всему миру решили, что здесь они далеко не в безопасности, упаковали самое необходимое и, сев в свои автомобили, отправились в другие места.
Название деревни в переводе с немецкого означало «холм», и в принципе он был ее основной достопримечательностью. Она состояла из нескольких потемневших от времени дощатых домов, разбросанных по обе стороны единственной извивающейся змеей улицы, асфальтовое покрытие которой в течение многих лет вело неравную борьбу с тающим снегом и в конце концов пошло на компромисс, отдав часть своей поверхности ямам и трещинам.
А на заднем плане альпийские склоны поднимались к небесам.
И где-то по другую сторону от них находился замок и альпийское озеро и все то, от чего они безрезультатно пытались убежать.
У них ушел час, чтобы добраться сюда от полигона.
Вертолет упал на землю всего в сотне метров от них, но они не знали почему, и, естественно, им оставалось лишь догадываться о причине.
А они выбрались из черной «ауди» и, совместным усилиями освободившись от связывавших им руки пут, отправились подальше от усеянного железным хламом поля с еще догоравшими на нем обломками.
Им требовалась еда, тепло и сон.
И они надеялись найти это в видневшейся вдалеке деревне. Думали, кто-то еще остался там и поможет им, но по отсутствию автомобилей и заколоченным окнам уже издалека догадались, что на подмогу им не стоит рассчитывать.
Люди, скорее всего, уехали, забрав с собой все самое необходимое.
Они шли между домов по единственной улице, и таблички на фасадах рассказывали, какая деятельность кипела здесь совсем недавно, где находилась парикмахерская, а где магазин или что-то еще. И стучали во все двери, надавливали на их ручки, но все было заперто, и нигде они не получили ответа.
Начало темнеть, температура опустилась ниже нуля, и успевшие за день оттаять лужи снова покрылись льдом, сейчас хрустевшим у них под ногами.
Им требовалось найти место, где провести ночь.
И в конце концов они выбрали дом, где старая и ветхая дверь позволяла попасть внутрь без особого ущерба для нее.
Они помылись под краном в чьей-то ванной.
Очистили раны от грязи при помощи полотенец, которые кто-то заботливо выстирал, высушил и аккуратно сложил. От них пахло стиральным порошком, и они лежали в шкафу и ждали вовсе не их, а кого-то другого, кому, пожалуй, уже не суждено было вернуться назад.