Конец заблуждениям
Шрифт:
Джина чувствовала свою потребность в нем острее, чем когда-либо прежде. Казалось, смерть ее матери произошла только для того, чтобы в тот момент, когда накопились сомнения, дать ей понять, что она, на самом-то деле, никогда не сможет покинуть Дункана. Что, несмотря на все их разногласия и независимо от того, что их ждет в будущем, она останется с ним, выйдет за него замуж, родит от него детей, сделает все те вещи, которые следовало сделать.
Из Санта-Фе они с Дунканом вернулись в Нью-Йорк с чувством, что начинают все сначала. Она никогда не рассказывала Дункану о своей встрече с Блейком и отбросила возникшие сомнения. С влиянием, которое она все еще сохраняла после восторженного отзыва в «Таймс»,
Примерно через месяц она сделала ему предложение – не с кольцом или на одном колене, а просто объявила о своем желании, когда они лежали в постели перед сном.
– Я хочу выйти за тебя замуж, – сказала Джина, надеясь, что это прогонит чувство одиночества и черноты, которое все еще порой охватывало ее. Дункан повернулся на бок, напряженный.
– В смысле? Когда-нибудь? Или сейчас?
– Сейчас. Я хочу быть с тобой отныне и до конца своих дней.
– Серьезно? Пожениться? – Дункан замялся, и Джина позволила ему привыкнуть к этой мысли и сделать ее своей. – Да, я хочу жениться на тебе, – сказал он наконец. – Я тоже этого хочу.
Она потянулась к нему, переплетаясь с ним так сильно, как только могла, соединяя каждый возможный дюйм кожи, и лежала так, чувствуя его тело в темноте. Ее горе окружало их, но, казалось, сами они скреплены, склеены счастьем, и невидимые слезы катились по ее щекам.
На следующее утро они обсудили реалии, которые сопровождали их ночное решение. Джина не желала ждать или поднимать шум. Ее отец только что прошел через подготовку похорон ее матери, и она не хотела взваливать на него ответственность за организацию еще одной церемонии. Во всяком случае, сама мысль о сборище гостей казалась ей болезненной.
– Разве мы не можем сделать все просто, только между нами?
– А почему не настоящая свадьба? В смысле, это же всего один раз за всю жизнь…
Дункан был менее уверен, но ей удалось убедить его:
– Только представь: твоя мать, мой отец… Они нагонят печали. Этот день ничто не должно испортить! Ничто.
Да, грубая правда заключалась в том, что ни один из их родителей не был бы в восторге от факта их союза. Мать Дункана дулась, а отец Джины находился в трауре, и, хотя Джина часто отрицала этот факт, они оба знали, что ее отец не был в восторге от парня своей дочери и будет воспринимать их брак как еще одну потерю. По его мнению, если отбросить амбиции Джины, Дункан оставался единственным фактором, удерживающим дочь за тысячи миль от него.
Поэтому они договорились, что свадьба будет небольшой и приватной. Они купили скромные кольца, подали заявление и выбрали день для посещения мэрии. На празднование они пригласили всего двадцать друзей: Блейка и Вайолет, нескольких соседей Вайолет по комнате, включая Донована и Гектора, коллег-танцоров Джины, хореографа, у которого работал Дункан, даже соседа с вечно тявкающей собакой – в качестве жеста доброй воли. Это была именно та непринужденная, шумная атмосфера, в которой нуждалась Джина: друзья поднимали тосты, смеялись и танцевали, пока Дункан не вынудил их уйти, чтобы он мог отнести новобрачную в постель.
За последние годы они столько раз занимались сексом, что, казалось, получить новые ощущения будет невозможно. И все же в ту ночь Джина чувствовала себя иначе, как будто вся их жизнь и все надежды были в той же постели, создавая более тесное присутствие, более глубокое. В последующие недели подобное ощущение, казалось, сопровождало каждое их движение.
Когда огласили завещание матери, Джина узнала, что унаследовала значительное состояние, и теперь надеялась, что финансовые трудности вот-вот останутся позади. Вскоре после этого пьеса Дункана для «Dance Theater Workshop» получила положительные отзывы двух критиков, а художественные руководители нескольких театров стали звонить, приглашая его на свои шоу. Случилось неожиданное – Дункану посыпались заказы, и они постоянно работали вместе. В течение следующих месяцев они украсили стены своей квартиры плакатами со множества концертов, в которых участвовали, и Джина представляла, как рядом с ними скоро появятся фотографии их будущей жизни, медового месяца, ее беременности, их рук, сложенных на ее животе в благоговении перед полнотой их будущего.
Глава десятая
Дункан
Нью-Йорк, 1995 год
Это был день прощальной вечеринки Вайолет, и Дункан пообещал присоединиться к Джине по окончании уроков игры на фортепиано. Отъезд Вайолет стал неожиданностью: о своем намерении отправиться в Прагу она поведала лишь две недели назад. И это сразу после заявления Блейка о том, что ему предложили должность в офисе «Ogilvy and Mathe» в Лондоне. Отъезд друзей ознаменовал конец целой эпохи, и хотя Дункан понимал, что будет скучать по Блейку, а Джина – еще больше по Вайолет, он одновременно чувствовал, что ему не терпится порвать с прошлым. Последний год был тяжелым из-за их размолвок, к тому же Джина потеряла мать, но после свадьбы равновесие восстановилось, и они снова радовались близости друг друга.
Дункан приехал к Вайолет в Трайбек около девяти. Внешняя убогость промышленного здания, где она обитала, компенсировалась огромным пространством внутри. Лифт открылся, и Дункан обнаружил просторное помещение, у входа в которое красовалась гигантская металлическая скульптура в виде раскинувшей руки женщины. Кто-то поставил по бокалу вина на каждую из грудей.
Дункан пробирался сквозь толпу, разыскивая Джину, однако сначала заметил Вайолет. Она стояла в стороне, у открытого, ничем не огороженного туалета. Дункан поражался эксгибиционизму Вайолет: неужели она и шестеро ее соседей по комнате без всякого смущения справляли нужду на глазах друг у друга? Конечно, то была причуда дочери богатых родителей – жить в подобных условиях, но Дункан признавал, что это полезный опыт.
На протяжении многих лет Дункан придерживался мнения, что Вайолет (с ее-то финансами и связями!) нарочито демонстрировала свою нестандартность, не опасаясь никаких последствий. Он ощущал ее презрение из-за того, что отягощен повседневными заботами, и его это возмущало. Однако сегодня вечером он был готов отбросить все, что их разделяло, потому, что его карьера наконец-то пошла в гору, потому, что это было прощание, и настроение у него было соответствующее.
Он подошел и чмокнул ее в щеку.
– Однажды, – начал Дункан, – я расскажу историкам, что возрождение пражского театра на самом деле началось в Западном Трайбеке.
– Ты думаешь, в будущем историки часто будут брать у тебя интервью?
– Почему нет? Я же стану мужем великой Джины Рейнхольд.
Вайолет улыбнулась. Какие бы негативные эмоции он ни пробуждал в ней, его отношение к Джине это компенсировало.
– Твоя лучшая половина вон там, – бросила Вайолет и указала в сторону, где Джина была поглощена разговором с молодой женщиной, имя которой Дункан забыл. Он видел ее раньше, танцовщица из колледжа, круглолицая брюнетка с бровями, выщипанными полумесяцем. Джина, к счастью, догадалась о провале в памяти мужа и вновь представила ее как Бетт, бывшую лучшую подругу Вайолет.