Конец заблуждениям

Кирман Робин

Музыка продолжала играть – скорее всего, именно поэтому Дункан не слышал звука поворачивающегося в замке ключа. Он слишком сильно отвлекся на Марину, чтобы заметить, что входная дверь открыта. Сейчас в дверном проеме никого не было, но багаж Джины находился там, где мгновение назад, должно быть, стояла она сама.

Дункан выскочил в коридор и выглянул через перила как раз вовремя, чтобы заметить убегающую Джину двумя пролетами ниже. Что она могла видеть или слышать? Он сбежал по ступенькам, но к тому времени, когда выскочил на улицу, Джины нигде не было видно. Должно быть, она прыгнула в такси и уехала. Когда Марина ушла, рассыпавшись в

извинениях, Дункан обзвонил всех, кого смог вспомнить, в поисках Джины, но ее не оказалось ни у одного из друзей, и никто не знал, где она могла бы находиться. Он понятия не имел, как с ней связаться, пока спустя неделю один из ее коллег-танцоров не сообщил, что Джина улетела домой в Санта-Фе.

Все, что ему нужно было сделать, это позвонить Джине и объясниться: он не спал и не собирался спать с Мариной. Дункан был снисходителен к ней, слишком снисходителен, да, – но в надежде получить деньги, которые позволили бы ему и Джине двигаться вперед в их совместной жизни, делать то, что они хотели. Он вспомнил, чего она хотела. Ребенок. Возможно, теперь он был готов. Нет, он точно был готов!

Как только она услышит это, как только она увидит, насколько ему отвратительно думать, что он причинил ей боль, – Джина простит его. Ничего ужасного не произошло.

– Мне просто нужно поговорить с ней пять минут, – сказал он ее отцу, когда позвонил в Санта-Фе.

– Мне жаль, но она не хочет говорить с тобой, Дункан. Она ясно дала понять, что хочет двигаться дальше.

– Послушайте, мистер Рейнхольд, я не знаю, что она вам сказала, но все это большое недоразумение. Если вы позволите мне объясниться, она поймет, что слишком остро реагирует.

– Она действительно слишком остро реагирует на тебя, но Джина в принципе такая. То, что другие чувствуют как рябь, она ощущает как приливную волну.

– Но это и впрямь едва заметная рябь! Она просто ошиблась.

– Мне жаль, сынок, – проговорил мистер Рейнхольд тоном, который мог бы предполагать сочувствие, но, Дункан был уверен, как раз сочувствие на том конце провода начисто отсутствовало. – Ужасно терять того, кого любишь, – задумчиво продолжил он, и Дункан начал злиться, что мистер Рейнхольд использует свое горе как оружие против него. – Но, боюсь, именно это и произошло.

Дункан повесил трубку в состоянии отчаяния. Все это не имело смысла. Вероятно, есть какой-то фрагмент истории, о котором он не знал, и как следствие – не понимал всю картину, но у него нет возможности узнать, какого именно фрагмента не хватает. Он обратился за помощью к друзьям Джины – возможно, у ее коллег-танцоров нашлось бы объяснение, но они были так же озадачены и разочарованы ее исчезновением. Она с ними тоже не общалась.

Тогда Дункана осенило, что она бросала не только его – она отказывалась от всего: от своей карьеры, от их квартиры, от своей жизни в Нью-Йорке, от той жизни, которую она представляла для них, когда ей было всего девятнадцать. Она видела все это так ярко, что заставила его тоже влюбиться в эту жизнь. И теперь она просто тайком сбежала в Санта-Фе, чтобы позволить их совместным планам исчезнуть.

Все это казалось совершенно непохожим на нее – словно она превратилась в какую-то прежнюю, более слабую, детскую версию себя, зависимую от отца, робкую и замкнутую.

Неделю спустя Дункану позвонил художественный руководитель «PS 122». Мужчина хотел пригласить Джину поставить хореографическую пьесу для их фестиваля этой зимой.

– Джина сейчас гостит у себя дома

в Санта-Фе, – ответил Дункан, – но я обязательно передам это предложение.

В тот день он несколько раз звонил Джине, но никто не отвечал. Наконец он оставил сообщение на домашнем автоответчике. Два дня спустя, не получив ответа, он позвонил художественному руководителю, чтобы спросить, связывалась ли Джина с ним напрямую. Получив отрицательный ответ, Дункан отменил свои уроки на ближайшие дни и вылетел в Санта-Фе. Он прибыл в дом Рейнхольдов без предупреждения в 10 часов утра; мистер Рейнхольд подошел к двери и отказался впустить его.

– Мне нужно кое-что сказать Джине, – просил Дункан. – Дело не только во мне. Это профессиональный вопрос.

Мужчина стоял и смотрел на него, шумно дыша. Он все еще оставался крупным и сильным, несмотря на возраст, его рыжая борода закрывала половину лица, но Дункан видел, что его челюсть сжата.

– Извини, я не могу тебя впустить.

– Мистер Рейнхольд, ей поступило предложение от театра, который много для нее значит. Это та танцевальная труппа, которая стала причиной, заставившей ее приехать в Нью-Йорк.

– Джине сейчас нужно отдохнуть от Нью-Йорка.

– То есть ей нужно отдохнуть от меня.

Мистер Рейнхольд ничего не ответил, только вышел на лужайку и поманил Дункана за собой.

– Послушайте, – продолжал Дункан, идя рядом с ним, – я не делал того, о чем думает Джина. Я бы никогда не предал ее и никогда бы не разочаровал ее таким образом. Это последнее, что я бы сделал.

Мистер Рейнхольд вздохнул.

– Дункан, такой парень, как ты, не может не разочаровать ее. Ты – сплошное обещание без последующих действий. Ты скажешь все что угодно, чтобы доставить ей удовольствие, и даже сам веришь в это, но ты не знаешь, во что, черт возьми, ты веришь, потому что у тебя вообще отсутствует представление о том, кто ты и чем занимаешься.

У Дункана всегда складывалось ощущение, что отец Джины его недолюбливает, но мужчина никогда не признавался в этом и не давал никаких намеков на причину антипатии. До сих пор у него не было представлений о том, что думает о нем мистер Рейнхольд.

– Зато я знаю, что люблю вашу дочь. – Руки мистера Рейнхольда были скрещены на груди, губы поджаты, он был непреклонен. Вот только Дункан и не думал отступать. – При всем уважении, – собравшись с духом, продолжил он, – вы не имеете права вешать на меня ярлыки и не можете говорить за Джину. Она взрослая женщина. Она должна выйти сюда, встретиться со мной лицом к лицу и сказать мне сама, чего она хочет.

– Мне жаль, но ты потратил время напрасно.

Не говоря больше ни слова, отец Джины ушел в дом и запер за собой дверь.

«Надо было продолжать стучать в эту чертову дверь», – позже размышлял Дункан. Ему следовало разбить лагерь на той лужайке, пока Джина не вышла бы к нему, а он взял и просто убрался оттуда. Что бы ни происходило в доме Рейнхольдов, это было неправильно, он сознавал, что Джина потеряла опору, а ее отец всего лишь воспользовался моментом, чтобы вернуть ее – он никогда ине хотелее отпускать. Думая о том, что Джину каким-то образом удерживают здесь, Дункан впервые представил ее испуганной, встревоженной, виноватой, как тот внутренний мальчик, от которого Джина последние пять лет спасала его. Это была грандиозная ошибка с его стороны – оставить ее там, и в течение следующих месяцев, когда он маялся один в некогда общей квартире, его преследовала мысль о той своей неудаче.