Конец заблуждениям
Шрифт:
– Вы уверены, что достаточно платить только за обслуживание? – спросила Джина, хотя ни Дункан, ни Мауро, казалось, не были особенно обеспокоены ценой.
– Да, вполне достаточно. Только содержите ее в чистоте и порядке. Мне дорога эта квартира. Я сам жил в ней в молодости.
Мауро сделал паузу, глаза с длинными ресницами сверкнули, и Джина разглядела в них красивого юношу, который когда-то перескакивал от приключения к приключению в том вечном городе. Возможно, ностальгия Мауро по тому времени пробудила тоску и в ней.
– Ну, так и быть. Едем в Рим.
Дункан обнял жену.
– Мауро говорит, что есть поезд в одиннадцать тридцать. Если мы поторопимся, то еще можем успеть.
Как
Конечно, ей так много хотелось у него спросить! Ей было страшно от непонимания, какие чувства этот ребенок, которого она так сильно желала, вызывает у Дункана – радость или ужас. Но как бы Джине ни хотелось выяснить правду, она сказала себе, что должна дать ему время, и поэтому решила провести день, вообще не упоминая о беременности.
Около десяти они вышли из квартиры Мауро, нагруженные багажом, и направились к стоянке, где собирались поймать такси. Там они расстались со своим хозяином, забрав ключи от квартиры и карточку с номером Мауро.
– Divertitevi a Roma! [24] – крикнул мужчина, помахав рукой, когда машина резко помчалась вверх по крутой дороге.
В течение трех часов Дункан с Джиной ехали по сельским дорогам Тосканы, окруженным участками ухоженной зелени, оливковыми и кипарисовыми деревьями и виноградниками. Стоял замечательный день: голубое небо и пушистые облака. С первого взгляда на Рим из окна поезда Джина нашла его несравненно прекрасным, соответствующим невероятному будущему, жизни, которая, как она теперь чувствовала, ждет ее впереди. Она громко ахнула от сочетания возбуждения и страха, и в конце концов ей пришлось встать и пройтись по коридору поезда, чтобы разрядить внутреннее нервное напряжение.
24
Насладитесь Римом! (итал.)
Квартира Мауро находилась на Виа Маццарино, в Рионе Монти, недалеко от железнодорожного вокзала, практически в самом центре, примерно на равном расстоянии от фонтана Треви и Римского форума. Сама улица была тихой, с жилыми домами высотой не более пяти-шести этажей и редкими маленькими ресторанчиками с зонтиками и меню, выставленными прямо на тротуаре.
Джина с Дунканом проследовали к огромной деревянной двери, которая открывалась самым большим ключом в связке, и попали в вестибюль, ведущий к лифту и лестнице. Часть пространства здесь занимала большая статуя обнаженного мужчины Сама квартира выглядела очаровательной, с вентиляторами, свисающими с высоких потолков, деревянным полом и гостиной с балконами. К радости Дункана, между гостиной и обеденной зонами стояло небольшое пианино, а на самой широкой стене висело гигантское полотно – детально написанный портрет женщины с милой улыбкой.
Джина стояла, разглядывая эту картину, в то время как Дункан позвонил в больницу и вернулся, чтобы сообщить, что ее осмотрят, если они смогут приехать туда прямо сейчас. Поэтому времени на обустройство не было, как бы Джине этого ни хотелось. Всего через несколько минут после прибытия они уже направлялись к метро, чтобы доехать до Тор Сапиенца в Четвертом муниципальном округе.
В Американской больнице Рима Джину осмотрела молодая акушерка – женщина объяснила на безупречном английском, что значит изображение, которое Джина увидела во время УЗИ. Дункан стоял рядом, прижимая ладонь жены к свои губам, пытаясь успокоить. Но она продолжала тревожиться, пока врач несколько раз не повторил, что все хорошо и беременность протекает нормально.
– Вы можете определить, какой срок? – спросил Дункан, в то время как Джина отвернулась и уставилась в стену.
– Трудно быть точным в таких вещах, но я бы предположила, что меньше шести недель.
Когда Джина повернулась к нему лицом, Дункан с облегчением кивнул.
– Гражданин Европы, – радостно пропищала Джина, и вскоре после этого они с Дунканом договорились повторить обследование через три недели, что подразумевало, что они все еще будут в Риме, фактически заявляя о своем намерении обосноваться здесь по крайней мере на некоторое время.
В тот вечер, вернувшись в свою новую квартиру, они принялись распаковывать вещи, и у Джины возникло ощущение, что теперь, после стольких недель, проведенных в отелях, они словно оказались дома. Портрет женщины возвышался над ними, и Джина поинтересовалась, кто бы это мог быть.
– Первая любовь Мауро? Дочь?
– Наш ангел-хранитель, – предложил Дункан, целуя Джину в щеку, и наконец она смогла разглядеть в нем радость, которую так долго ждала.
Возможно ли, что Дункан хотел того же, что и она? Тот образ, который Джина так долго носила в себе, о них троих – о ней, Дункане и их ребенке, которые вместе создают домашний очаг, – может быть, он здесь? В этом городе, который уже очаровал ее?
В течение следующих дней они с Дунканом казались по-настоящему счастливыми, и Джина начала верить, что он так же искренне рад перспективе их нового будущего, как и она сама. Время от времени она замечала, что Дункан улыбается мальчишеской улыбкой, которая не покидала его, которая напоминала ей об их первых днях вместе – еще в университете, когда она ловила его на попытках скрыть эмоции, которые внезапно появлялись на его лице.
Джина с Дунканом легко погрузились в веселую рутину. Утром они завтракали на балконе, а затем проводили первую половину дня, исследуя город. Когда жара усиливалась и на улице становилось невыносимо, Джина читала, а Дункан сидел за своим столом с нотной бумагой или играл на пианино. Он решил попытаться вернуться к сочинительству, так как в Риме они наконец-то никуда не спешили, и условия были достаточно спокойными, чтобы он мог снова сосредоточиться. Чтобы вернуть его мысли к музыке, Джина купила им билеты на выступление в Национальной академии Санта-Чечилия, одной из старейших консерваторий во всей Европе.
На следующий день они с Дунканом сели на поезд до Ватикана, чтобы посетить базилику Святого Петра. Джина вошла внутрь и была откровенно поражена. Ей даже пришлось некоторое время смотреть в пол, чтобы собраться. Церковь оказалась намного больше, чем она себе представляла, головокружительной, в каждом ее футе чувствовалось потрясающее изобилие искусства. В прошлом красивые вещи часто заставляли Джину грустить. Они, казалось, принадлежали к более прекрасному царству ее детства и поэтому напоминали о потере. Однако здесь, в Риме, реакция Джины стала иной. Вместо печали она почувствовала волнующую надежду, что снова сможет жить красиво. Ей и Дункану здесь лучше, вдали от напоминаний об их прежних, меньших «я», когда он отпустил свой страх и заторможенность, а она отбросила свою неуверенность в нем. Пребывание внутри базилики было похоже на пробуждение к полноценному существованию, о котором она мечтала с тех пор, как закончилось ее детство.