Конец заблуждениям

Кирман Робин

– Ты видишь это?

Фестивалю была посвящена страница в разделе искусств, и их шоу стало главной темой обзора:

«Джина Рейнхольд танцует сквозь насилие, словно зачарованная, казалось бы, ничего не замечая, и в то же время потрясенная происходящим. Тайна, окружающая то, что она видит, создает напряжение и приводит зрителя в восторг».

– Ты знаменита, – заключила Вайолет, пока Джина стояла с газетой, дрожащей в руках. Получить признание таким образом было ошеломительно, но ее головокружительное удовольствие было омрачено беспокойством за Дункана: где было упоминание о его музыке, о его таланте?

– Тут ничего не сказано о музыке!

– Нет. И если уж на то пошло, о концепции или направлении тоже не очень много. Только хореография и танцы. Персонально отметили лишь тебя. – Вайолет продолжила объяснять, что последует за этой статьей: – Тебя будут звать танцевать в лучшие шоу, приглашать на всевозможные фестивали.

Джина оказалась не в силах разделить восторг своей подруги, она была слишком озабоченна тем, как сообщить Дункану.

Она чувствовала, что эта новость сокрушит его после всех трудностей, которые ему пришлось пережить. Хотя в других делах она могла быть храброй, ей не хватало смелости сказать что-либо, способное опечалить человека, о котором она заботилась. Джина не была способна на это, когда дело касалось отца, который, по ее мнению, достаточно страдал от душевной боли, и теперь она была не в состоянии сделать это с Дунканом, которого хотела избавить от чувства разочарования.

Джина выбросила газету в урну для мусора на улице, подумав, что лучше всего позволить Дункану сделать открытие самому. Однако, приняв такое решение, она вынуждена была придерживаться его и пережила неловкое воскресенье, в течение которого Дункан бесшумно передвигался по дому, а она изнывала и не могла усидеть на месте. Джина была уверена, что он каким-то образом услышал новость, но притворялся, как и она, чувствуя себя слишком пристыженным, чтобы признаться в своем разочаровании. На следующий день, ощущая себя загнанной в ловушку возникшей шарады и жутко нервничая, она вернулась с репетиции и сообщила невзначай, что кто-то упомянул, что их шоу хвалили в «Таймс».

– Хвалили тебя, – поправил Дункан. Затем он пошел за статьей, которая лежала в его сумке, и Джина сделала вид, что видит ее в первый раз. Она читала медленно, боясь оторвать взгляд от страницы и обнаружить, как Дункан корчит обиженную гримасу. А потом она почувствовала, как его руки обняли ее. – Я очень рад за тебя, – сказал он. – Ты это заслужила.

– Ты тоже заслужил, – возразила Джина, пытаясь прижаться к нему, но Дункан отстранился.

– О, ну, вполне возможно, так оно и есть. Но, думаю, не стоит ждать, что меня будут любить все.

– Я люблю тебя! – воскликнула она. Тут он внимательно посмотрел на нее, и по его телу пробежала дрожь.

– Очень надеюсь на это.

– Ты сомневаешься?

С какой стати ему сомневаться? Дункан считал, что это событие каким-либо образом повлияет на связь между ними?

– Я не завидую, – объяснил он. – Честно говоря, я ужасно рад твоему успеху! Сильнее, чем радовался бы своему. Я просто иногда волнуюсь. Я не уверен, что настолько же подхожу для этого, и если я не…

– Чушь! Если критики этого не видят, это еще ничего не значит. Зрители видят. Я вижу.

– И я ценю это, действительно ценю. Но я просто говорю об этом, потому как знаю, что у тебя есть определенное представление обо мне, о нас. Я имею в виду, если в конечном итоге все пойдет не по плану…

– Все пойдет по плану, – отрезала Джина, почувствовав внезапное желание прекратить дискуссию. – Сейчас ты просто разочарован.

– Я могу справиться со своим разочарованием, – произнес Дункан с легким вздохом. – Это ты переживаешь за меня.

Ему не стоило волноваться, Джина пыталась успокоить его, чувствуя, что допустила ошибку. Ей следовало бы сказать ему, что его успех или неуспех не имеет для нее значения, что она хотела этого, только чтобы он был счастлив, просто она не знала, как это высказать, чтобы он окончательно не потерял надежду.

Когда три недели спустя ее пригласили в Вену для участия в крупнейшем танцевальном фестивале Европы, она испытала момент похожего страха. Казалось, что ее успех на фоне его неудач и впрямь мог вбить клин между ними. Ей потребовалось несколько дней, чтобы рассказать Дункану о приглашении, и она тут же заявила, что они должны совершить эту поездку вместе. Вена являлась центром классической музыки, и на этот фестиваль и на следующий за ним Зальцбургский съедутся люди со всего мира: композиторы, дирижеры, меценаты. Поездка туда была бы Дункану очень полезна.

– Что мне сейчас действительно нужно, так это разобраться с арендой, – возразил Дункан. – Но ты поезжай, ты обязана. Это прекрасная возможность.

В течение недель, предшествовавших ее отъезду в Вену, хотя Дункан делал вид, что все в порядке, Джина чувствовала, что между ними что-то изменилось. Если раньше, когда она просыпалась и видела Дункана, уходящего в квартиру Блейка, он обязательно целовал ее на прощание, то теперь, когда она просыпалась по утрам, Дункана уже не было. Действительно ли он писал музыку или просто решил избегать ее? Большую часть месяца она была так отвлечена выступлениями в церкви трижды в неделю вдобавок к ежедневным репетициям перед Венским фестивалем, что едва могла хорошенько подумать об этом. Это показалось актом милосердия, когда за неделю до ее отъезда в часовне возникли проблемы с электричеством всего за час до занавеса, и представление пришлось отменить. Джине дали выходной, и она поспешила домой, чтобы насладиться временем с Дунканом.

Однако когда она добралась до своей квартиры, Дункана там не оказалось. Вместо него она обнаружила Блейка, растянувшегося на ее кровати и читающего «GQ».

– Джина? – Блейк лениво поднял глаза, выглядывая из-за перил. – Тебя здесь быть не должно.

– Меня? В моем доме? Ты ничего не перепутал?

Блейк ухмыльнулся, перекинул ноги через лестницу и надел свои мокасины. Увидев его, Джина сразу вспомнила о его прохладном отношении всякий раз, когда им с Дунканом приходилось ночевать в их комнате во времена учебы в Йеле. У нее никогда не было никаких иллюзий, что она нравится Флурною. До того, как она появилась, Блейк с радостью пытался переделать Дункана по своему образу и подобию: одалживал ему свою дорогую одежду, водил на пьянки, практически сделал из него бабника.

Дункан вышел за рамки всего этого, как только встретил ее, но Блейк не изменился – ходил по клубам четыре вечера в неделю, цеплял девушек, которые были слишком пьяны, чтобы ехать ночевать домой. Джина предположила, что Блейк скучал по Дункану – единственному, к кому он не относился как к простому знакомому. Он явно не мог смириться с тем, что товарищ остепенился и больше не интересуется той жизнью, которую вел Блейк, работающий в рекламе, общающийся с руководителями и командующий креативщиками – такими же людьми, как она и ее друзья, которые никогда не были о нем высокого мнения и к которым он относился с презрением.