Копьё Маары
Шрифт:
Сожаление, припорошенное, словно инеем, сомнение – а вдруг он здесь случайно? Вдруг у него есть шанс и ему тоже надо наверх? Где его наверняка кто-то ждет?
Антон понял ее молчание по-своему. Он поблек. Глаза потускнели, улыбка стерлась с лица.
– Не говори сразу «нет», хорошо? – прошептал он, заставляя себя выпустить ее руки из своих. – «Нет» – это всегда так безнадежно… Знаешь, если ты когда-нибудь окажешься снова в Красноярске, пожалуйста, найди Магду Ключевскую… Это моя мама… Скажи ей, что я ее очень люблю, – он осекся, – очень любил… Хотя… не надо ее тревожить. Может, ей так легче будет. Прости…
Он шагнул к стене, а в следующее мгновение растворился в ней.
– Антон! – не выдержав, крикнула ему вслед Катя.
– Он уже не слышит тебя, он ушел, – тихо проговорила Аякчаана.
Вспышка рассекла полночь надвое, выпустила из своего нутра двоих.
– Да что ж ты на юбку мне всю дорогу наступаешь, фанфарон ты этакий! – ворчала Могиня, подбирая сердито подол.
Волхв цеплялся за нее, дышал тяжело и часто:
– Не так быстро! Стар я стал для этой суеты.
Могиня скептически хмыкнула:
– Мару за нос обвести не стар был, а дочь спасать – сразу стар.
Велимудр распрямился, сварливо проворчал:
– Не тебе судить меня…
– Да уж куда мне, – рассеянно махнула рукой Могиня, отошла к деревьям, прислушиваясь.
Волхв приблизился к ней, прошептал:
– Зачем мы сюда пожаловали? Зачем с пути свернули, не дойдя александрийских стен?
– Тш-ш-ш! – Могиня вскинула руку.
Показала вправо: там, в ночной тишине, всего через несколько деревьев от них, слышались голоса.
– Бабушка, что же делать, – девичий голос, плач, – есть хоть какой-то способ ей помочь?
Короткий вскрик и стон, приглушенный, измученный. Неразборчивое бормотание.
– Кто там? – испугался Велимудр.
– Мы это: я, внучка моя Ярослава, Катя и ее подруга кареглазая.
Волхв посмотрел на нее, будто впервые увидел.
Гулко ухнула сова. Ее удивленный крик подхватил ветер, вознес к высоким кронам и спрятал в листве.
– Ох, не к добру это, – прошептал волхв.
– Не к добру будет, если беду упустим…
– Что?
Могиня не ответила, и Велимудр хотел переспросить, но не успел – заметил, как метнулись тени за деревьями, как они оскалились голодными пастями, прошелестели прошлогодней листвой.
– Смотри! – указал своей спутнице рукой.
– А ну-тко, подсоби! – обратилась непонятно к кому Могиня.
По-прежнему не обращая на Велимудра внимания, она внимательно посмотрела в сторону поляны, на которой прятались она сама с внучкой, Катей и черненькой девочкой, набросила на нее темный морок – тот мягко осел на ветви, укутал плотным саваном звуки и голоса. Пробормотала:
– Клинок заговоренный не отвести, не загубив Ярославу, так хоть с этой бедой подсоблю.
Подобное лечится подобным, так говорили древние книги. Черную волшбу можно отменить только еще более черной волшбой, а сделку с черным мороком – еще более жестокой сделкой. Могиня никогда не рискнула бы пойти на это, имей она хоть один шанс спасти внучку. И пока этот шанс был.
Она бросилась наперерез приближающимся к поляне черным теням.
Хлопнула в ладоши, выпуская сноп ярко-белых искр.
– Ох и предсказуема ты, сестрица, – прошептала Могиня, плетя кружева из белого огня, вплетая в него ярко-оранжевые светозары и пытаясь набросить получившуюся сеть на метавшиеся у корней тени. Те по-змеиному шипели, отскакивая.
Белые всполохи в лесу, за деревьями, полыхали серебром, отсекая беду. Она взвилась, коротко вскрикнула последний раз, как подстреленная птица, и обрушилась с шелестом на траву.
– Ушел, – отозвалась Катя, будто эхо.
На душе стало пусто, но тут же заскреблись сомнения, она уже корила себя за ту заминку в ответе. «Что мне стоило соврать? – ругала она себя. – Он дух, у него и так никакой радости, еще и это теперь».
Она встретилась взглядом с Ярославой – та смотрела на нее в упор и неодобрительно качала головой:
– Не думай даже о том.
«А может, она и права», – подумала Катя с тоской.
Рука ныла нещадно, по венам будто крученую проволоку пустили – все ломило и рвалось изнутри. Стало жарко. Стараясь вернуть самообладание и отвлечься, Катя огляделась.
Промерзшие словно насквозь полки, покрытые толстым слоем инея кастрюли.
Комнатка, в которой они оказались, была маленькая и круглая, с крохотным квадратным оконцем под самым потолком, в которое почему-то было вставлено яркое оранжевое стекло. Неожиданное открытие заставило еще раз вглядеться в него.
– Как, наверно, здесь было хорошо, когда в это окно светило солнце, – мечтательно вздохнула Аякчаана.
– Ты думаешь, в этом мире хоть иногда светит солнце? – Енисея с сомнением обошла крохотное помещение, погладила заиндевевшие стены. – Мне кажется, здесь все промерзло до самого сердца… – Она задумчиво замерла, закусила губу. – Куда нам теперь?
Из комнаты вела только одна дверь. Ярослава дотронулась до ручки.
– Насколько я понимаю, это должна быть кухня. Открываем?
– Давай-ка лучше я. – Улыбнувшись, Истр бережно отодвинул ее и решительно надавил на ручку.
Дверь открылась тяжело, со скрипом, оставив белое полукружье на промерзшем полу. Высокий потолок, остывший очаг, перевернутые лавки и разбросанная по полу кухонная утварь.
Все выглядело так, будто кухню покинули в спешке и больше в нее не возвращались. Что это могло означать? Что здесь произошло?
– Да-а-а, – сокрушенно пробормотала Ярослава и взглянула на Енисею: та рассматривала облепленные инеем подвешенные травы.
Сбросив оцепенение, Енисея скомандовала:
– Двигаемся дальше. Теперь надо найти зимний сад, а потом в покоях Маары отыскать тот самый зал, где был цветок, и выбираться отсюда к отцу… навий мир – не место для живых.