Королева Марго
Шрифт:
IX
КНИГА О СОКОЛИНОЙ ОХОТЕ
Прошло тридцать шесть часов со времени событий, описанных в предшествующей главе. День только занимался, а в Лувре все уже встали, как это бывало в дни охоты, и герцог Алансонский направился к Екатерине, помня ее наказ явиться в этот день.
Королевы-матери уже не было в ее опочивальне, но, уходя, она распорядилась на случай прихода герцога, чтобы его попросили обождать. Через несколько минут Екатерина вышла из потайного кабинета, где она уединялась для химических опытов и куда никто другой входить не смел.
Вместе с Екатериной, пропитав ее одежду или же просочившись сквозь щель только прикрытой двери, в комнату проник какой-то едкий запах, и герцог увидел в эту щель густой дым, как от сожженных ароматических курений, плававший белым облаком в лаборатории, откуда вышла королева-мать.
Герцогу не удалось скрыть любопытного взгляда.
— Да, — сказала Екатерина Медичи, — я сожгла кое-какие ветхие пергаменты, а от них пошла такая вонь, что пришлось подкинуть в жаровню немного можжевельника, вот откуда этот запах.
Герцог Алансонский поклонился.
— Ну, что у вас нового со вчерашнего дня? — спросила Екатерина, пряча в широкие рукава капота свои руки, кое-где покрытые красно-желтыми пятнами.
— Ничего, матушка, — ответил герцог.
— Вы не видались с Генрихом?
— Виделся.
— И он по-прежнему отказывается уезжать?
— Наотрез.
— Мошенник!
— Что вы сказали?
— То, что он уедет.
— Вы думаете?
— Уверена.
— Значит, он ускользнет от нас?
— Да, — ответила Екатерина.
— И вы дадите ему уехать?
— Не только дам, а скажу больше: необходимо, чтобы он уехал.
— Я вас не понимаю, матушка.
— Франсуа, выслушайте внимательно, что я скажу. Один весьма искусный врач, давший мне книгу, которую вы отнесете Генриху, уверял меня, что у короля Наваррского — начало какой-то изнурительной болезни, одной из тех, которые не милуют и против которых наука не знает никаких лекарств. Теперь вам понятно, что если ему суждено умереть от страшного недуга, то лучше пусть умрет подальше от нас, а не при дворе.
— Да, разумеется, это сильно огорчит нас, — сказал герцог.
— В особенности вашего брата Карла, — прибавила Екатерина. — Если же Генрих окажет ему неповиновение, а затем умрет, король увидит в его смерти Божью кару.
— Вы правы, матушка, — ответил герцог Алансонский, с восхищением глядя на Екатерину, — необходимо, чтобы он уехал. Но вы убеждены в том, что он уедет?
— Он уже принял для этого все меры. Встреча назначена в Сен-Жерменском лесу. Пятьдесят гугенотов должны его сопровождать до Фонтенбло, где будут ожидать еще пятьсот.
— А Марго? — спросил герцог с некоторым колебанием и заметно побледнев. — Она тоже едет с ним?
— Да, — ответила Екатерина, — это решено. Но как только Генрих умрет, Марго вернется ко двору свободной вдовой.
— А Генрих умрет наверное?
— По крайней мере, врач, давший мне книгу об охоте, уверял, что — да.
— Мадам, а где же книга?
Екатерина не спеша подошла к потайному кабинету, отворила дверь, и через минуту вышла оттуда с книгою в руках.
— Вот она, — сказала королева-мать.
Герцог Алансонский с некоторым ужасом глядел на книгу, которую ему протягивала мать.
— Что это за книга, мадам? — спросил он, дрожа от страха.
— Я уже вам сказала, сын мой, что это книга об искусстве выращивать и вынашивать соколов, кречетов и ястребов, написанная весьма ученым человеком, луккским тираном Каструччо Кастракани.
— И что с ней делать?
— Отнести вашему другу Анрио, который, как вы говорили, просил у вас эту или какую-нибудь другую книгу того же содержания, чтобы научиться соколиной охоте. Так как на сегодня назначена королевская охота с ловчими птицами, он непременно прочтет хоть несколько страниц и не упустит случая показать королю, что внял его советам и взялся за учение. Все дело в том, чтобы вручить книгу самому Генриху.
— Я не посмею, — ответил герцог, весь дрожа.
— Отчего же? — спросила Екатерина. — Книга как книга, только она долго лежала в шкафу, и страницы слиплись. Вы сами не пытайтесь ее читать, потому что придется муслить пальцы и отделять страницу от страницы, а это и очень долго, и очень трудно.
— Значит, только тот, кто горит желанием научиться, станет терять на это время и тратить силы? — спросил герцог Алансонский.
— Совершенно верно. Вы понятливы, сын мой.
— Ага! Вон Анрио уже на дворе. Давайте, мадам, давайте! Я воспользуюсь тем, что его нет дома, и отнесу книгу; он вернется и найдет ее у себя.
— Лучше бы вы отдали ее лично, Франсуа, так было бы вернее.
— Я уже сказал, мадам, что не посмею, — возразил герцог.
— Пустяки! Во всяком случае, положите ее на видном месте.
— Раскрытую? Или класть раскрытую будет хуже?
— Нет, лучше.
— Так давайте.
Герцог Алансонский трепетной рукой взял книгу из твердо протянутой руки Екатерины.
— Берите же, — сказала Екатерина, — раз я ее касаюсь, значит, не опасно; к тому же вы в перчатках.
Для герцога Алансонского этого было недостаточно, и он завернул книгу в плащ.
— Поторопитесь, Франсуа, — сказала Екатерина, — Генрих каждую минуту может вернуться.
— Верно, мадам, иду, — сказал герцог и вышел, шатаясь от волнения.
Мы уже не раз водили нашего читателя в покои короля Наваррского и делали свидетелем происходивших там событий — то радостных, то страшных, в зависимости от того, грозил или улыбался гений-покровитель будущему королю Франции. Но в этих стенах, забрызганных кровью убийств, залитых вином веселых кутежей, опрысканных духами ради любовных встреч, быть может, никогда не появлялось лица более бледного, чем лицо герцога Алансонского, когда он с книгою в руке отворял дверь в опочивальню короля Наваррского.