Королевская канарейка
Шрифт:
Слушая его шёпот, удивлялась своему бесстрашию — даже когда из чёрной жижи показалось что-то ещё более тёмное, чем она, и приняло дар.
— Теперь, моя бесстрашная, возвращайся к костру, — еле уловимая насмешка, мешающаяся с уважением.
Сам же повернулся в другую сторону. Жалобно спросила, куда это он, и получила эпичный в своей безмятежности ответ:
— В кустики.
Дорысив до костра, сидела на брёвнышке и жалась к огню, думая, что, кажется, подвижничество не помешало светочу духовности получить непрофильное образование и завести немножко связей с тьмой. Видимо, для общего развития. Многогранная личность.
Надеялась,
— Если круг нарушался, его нужно восстановить и начертать Мираис снова.
Я в его присутствии успокоилась и с интересом начала копаться в травке. Это оказалась земляника. Такой огромной никогда не видела, и она была очень душистая и сладкая. За брёвнышком оказался спрятан котелок. Вылив туда воду из фляжки и запихнув пучок земляники, шаман подвесил его над огнём и присел рядом. Ночь тут же стала милее — мирный костерок, чай шумит, закипая… хорошо.
— Божественная, не удивляйся рассаднику нечисти невдалеке от дворца… — Глоренлин более никуда не торопился, и голос его стал певучим. — Это полигон, на котором оттачиваются навыки противостояния болотным порождениям тьмы. Болото ограждено со всех сторон заклинаниями, но внутри старательно поддерживается местный биоценоз. Более того, каждый шаман считает долгом заселить сюда, по возможности, ещё какую-нибудь гадость, так что плотность и разнообразие флоры и фауны здесь поистине велики.
Ага… то есть, что ни найдут говна, всё сюда тащат, в заповедничек… А меня-то за что?
— Неужто тебя не развлекает эта прогулка, Блодьювидд? — вкрадчиво осведомился шаман, и, не ожидая ответа, продолжил:
— Я просто хотел, чтобы ты привыкла в любой ситуации, в любом душевном состоянии отвечать на мой зов, и счёл посещение болота полезным для этого. Кроме того, в свете артефакта, подаренного тебе Ланэйром Ирдалирионом, ты можешь кое-чему научиться.
Помолчал и неохотно добавил:
— Он иногда провидит и чувствует то, что скрыто, хоть к магии способностей не имеет. Любопытная личность. Если Ланэйр подарил тебе «Умертвия» и артефакт, я на всякий случай научу тебя, как избежать нечистой смерти.
Ирдалирион… отчество-то какое красивое. Как он сам. Но провидения такие мне вовсе не нравятся. Задумалась, отвлеклась и снова подскочила от ужаса: на границе круга сидел на корточках младенец. Ну как младенец — кривые рахитичные ручки и ножки, огромная голова и плошки глаз, в свете костра отсвечивающие кроваво-красным. Сидел молча, неподвижно, но, заметив мою реакцию, попытался переступить черту. Не смог и разочарованно, по-птичьи защебетал:
— Съем… Съем… Съем-съем-съем! — и тоненько жалобно заплакал, перекосив личико. Стали видны кривые жёлтые клыки в раззявленной пасти.
Очнулась от костяного звука брякнувших чёток и заученно прикоснулась к ним сознанием, и только потом поняла, что сижу, прижавшись к Глоренлину, панически вцепившись в его предплечье. Заставила себя разжать хватку и отодвинуться, стараясь привести дыхание в норму.
— Кладбищенский гхол. Я привёз его из путешествия по Сиале. Где-то тут ещё пара штук должна шляться… если не съели друг-друга, — в голосе шамана появилась лёгкая озабоченность.
Придвинулся
— Ах, Блодьювидд, останься с нами, и наступит время, когда я возьму тебя в путешествие, которое понравится тебе гораздо больше, — и улыбнулся светло и легко.
Взял за руку, и порез на ней перестал болеть, зато зачесался, затягиваясь.
Опустила глаза, предпочитая не вдумываться в намёк.
Беря протянутую кружку с чаем, с неудовольствием заметила, что ручонки-то трясутся, и взяла двумя для надёжности. Отпила. Зубы постукивали о деревянный край.
Сидела, неосознанно стараясь прижаться к эльфу, живому, тёплому, спокойному, и, осознавая, отодвигалась. Вокруг собиралась, огрызаясь друг на друга, местная фауна. А может, и флора тоже — кто его знает, к чему относились красивые девушки со злыми лицами и водорослями вместо волос, хабалисто визжавшие, что я ем украденную у них землянику и что меня они разорвут, а мужика живьём в топь утащат и попользуются. Глоренлин назвал их лоймами. Я так поняла, что запретной землянички он насобирал, чтобы эти дамы уж точно не обошли нас вниманием.
Гораздо приятнее был и при этом сильнее испугал юноша, бледный, черноволосый, поразивший красотой и чем-то напомнивший покойного Ганконера, спокойно приблизившийся к границе круга и назвавший по имени:
— Блодьювидд, пойдём со мной. Согрей меня своим пламенем, и я одарю тебя…
Чем одарит, я не дослушала, потому что Глоренлин склонился к уху:
— Старайся не всматриваться и не вслушиваться, это Болотник, он может зачаровать.
Искоса поглядывая на красавца, спросила:
— А потом утопит и высосет кровь?
— А потом доставит удовольствие и отпустит, защитив от прочих, и действительно одарит способностью не тонуть, — судя по интонации, Глоренлин не шутил, но почему-то совершенно не предполагал, что я могу согласиться. Ладно.
И я отвела взгляд. На дальнейшее лучше бы тоже не смотрела: приползавшие на свет были всё мерзее, и красавцев с подарунками среди них более не попадалось. Кровь стыла от вида некоторых, и я пыталась согреться у костра, хоть и понимала, что эту стужу огнём не прогонишь. Знатный паноптикум собрали тут эльфы — тоже чудовища хорошие. Одно вот рядом сидит и периодически чётки вскидывает, да… Всё оказалось хуже, чем я могла себе представить. Я-то думала, что мы тут докукуем до утра, а потом тихо-мирно отправимся восвояси. Как я ошибалась! Глухой ночью, когда к костру любопытно подплыли мертвенно сияющие огоньки, Глоренлин вдруг как с ума сошёл: вскочил, подхватывая резко потухшую саламандру, выволок меня за пределы круга и потащил к берегу. Очумевший от такого креатива паноптикум, отойдя от изумления, кинулся за нами, судя по вою. Глоренлин, добежав до берега, остановился, и я, обернувшись, не столько видела в полутьме, сколько слышала этот невыносимый для человеческого уха звук движения чудищ: скребущий, царапающий, пришлёпывающий, и это торжествующее шипение и клёкот — но тут из-за спины, из тьмы выстрелило щупальце, обвившее ближайшую лойму, почти ухватившую меня, и утащило в топь, глухо чавкнувшую. Щупальца успели похватать ещё несколько экспонатов эльфийского зоопарка ужасов; остальные проявили похвальную сообразительность и быстроту, разбежавшись. Эльф, сука, не соврал: от ужаса икают. Когда меня перестало трясти, я смогла сфокусироваться на лице этой паскуды. Очень сочувственном. И на его сладких успокаивающих речах. Клацая зубами о горлышко, отпила из фляжки какой-то настоечки и слегка отошла.