Королевская канарейка
Шрифт:
Оглянулась, ища, кого бы попросить из сотрапезников, но открыть рот не успела: красивая смуглая рука в тяжёлых перстнях с запутавшимися в пальцах короткими чётками уже протягивала мне сливу. Апофеозом чрезмерности на жёлтом полупрозрачном боку россыпью красных точек светился румянец, и вся она была готова треснуть и растечься от спелости. Восхищённо вздохнув, взяла, полюбовалась, вдохнула аромат и вцепилась. Счастливо зажмурилась, когда сок брызнул в рот, втянула его в себя с хлюпаньем — и тут же брякнули чётки. Потянулась к ним духом, смутившись и открыв глаза: Глоренлин смеялся. Завидует, наверное, что я могу, а ему вот нельзя.
— Неужели эти сливы не стоят силы? Может, ну её, аскезу эту?
Очень мягко ответил:
— Сливы — не стоят.
И, возвращая насмешку, добавил, играя перстнями и чётками:
— К тому же эта слива в детстве очень хорошо кушала, судя по её размерам… Может и пронести.
Ещё помолчал. Хруст костей, лязг перстней — и, о, эта неуловимая картавость на грани слышимости! Было так странно, что таким прекрасным голосом говорится такая дрянь…) Хладнокровно ответила:
— Ничего, эру Ардариэль поможет каким-нибудь отварчиком.
Глоренлин посмотрел мне в глаза:
— Богиня, хватит думать, как бы отделаться от меня и пойти мыться и спать. До последней ночи перед праздником мы будем неразлучны, и, если эти сливы действительно такие многообещающие, какими выглядят, то тебе придётся терпеть моё общество даже поблизости от маленькой комнатки)
Старательно, громко подумала, что, оказывается, дело не в аскезе, а в склонности к поносу, и посмотрела с наигранным сочувствием.
— Воздержание в еде переносится не так тяжело, как прочее, — голос шамана сух.
— Что, неужто так хочется убивать? — не удержалась и тихо хрюкнула от смеха. Сортирные шутки шамана поубавили сочувствия к нему, и сейчас хотелось только смеяться.
— Нет. Дальше гадать будешь, о прекраснейшая?
— Нет.
— Тогда пошли, — и Глоренлин встал из-за стола.
Вздохнув, всё-таки решила быть любезной и спросила, где он любит мыться. В ответ получила саркастичное:
— В бочке у себя дома.
Ах, ну да же, забыла, что общаюсь с отшельником, презирающим королевские роскошества) Вот бедолага, тоже выдернули и заставляют повинность отбывать, а святой может страдает. Вздохнула с сочувствием и не повела его в совсем горячие ключи. Не чуждо мне милосердие.
Старательно, с некоторым остервенением смывала с себя болотную грязь, пот, запах усталости и ужаса и чувствовала, как жизнь налаживается. В сущности, моему телу так немного нужно, чтобы почувствовать щастье: быть сытым, намыться в горячей воде… Анекдотик есть, пронзительный такой, несмотря на некоторую пошлость:
'Одного мужика настигли всевозможные несчастья — с работы выгнали, жена ушла, друзья предали и так далее. И решил он повеситься. Подставил табуретку к люстре, чтобы приладить петельку. Залез и увидел на серванте заначенную бутылку водки. Поразмыслив, решил, что вешаться на трезвую голову глупо и выпил стаканчик. Потом ещё и ещё. Выпив всю бутылку, расправил плечи, огляделся и приятно удивлённым голосом возвестил:
— А жизнь-то налаживается!'
Вот и я часто этот анекдотик вспоминаю, как поем и помоюсь. Потому что жизнь налаживается.
Правда, потом начинает хотеться ещё кое-чего. Нахмурилась и закусила губу, гоня от себя мысль, что вот консорта у меня два, и оба волынят. Один пауков гоняет, другой государственными делами занят. А я уже привыкла… к
Но тут ничего нельзя поделать было — и мы с шаманом, неразлучные, как Тру-ля-ля и Тра-ля-ля, отдохнули, пока сохли волосы, в кружевной тени террасы, и всё это время — раздеваясь-одеваясь, выныривая с мокрой головой из бассейна, расслабившись под июльским ветерком на террасе, приходилось в самые неожиданные моменты реагировать на бряканье чёток.
Уставшими ногами бредя к кровати, наткнулась на матрас, разложенный рядом с нею на полу. С подушкой и одеялом. Поняла, что гостить шаман собрался прочно, и только вздохнула. Не шутил, значится, что если меня проберёт, то он будет сидеть рядом с маленькой комнаткой. И, надо думать, побрякивать проклятыми чётками. Но думать ни о чём не хотелось, и я счастливо залезла под одеяло и уснула. Спала долго. Здорово меня Глоренлин загонял.
Открыла глаза в чернильной, бархатной июльской тьме. Тихо полежала, просыпаясь. С неизбытым ужасом вспомнила прошлую ночь. Для Глоренлина это был пикник с земляничным чайком, а вот мне… когда шли обратно, в зловещей полутьме слышались тяжёлые шаги и уханье. Хотелось побежать куда глаза глядят, и останавливал лекторский тон шамана:
— Это меречь. Когда слышишь такие звуки, ни в коем случае не надо бежать от них. Охотящаяся меречь быстро двигаться не может, но способна насылать морок, и, когда убегаешь от шагов и хохота, на самом деле бежишь к ней в пасть. Если слышишь подобное — нужно спокойно идти на звук, а не убегать от него.
Запомнила я всё хорошо, но от науки этой икалось, да…
Не считая последующей встречи с омелой.
Помню сказочку, в которой герой, сиротинушка, ходил по свету и спрашивал у разных чудовищ: «Ты ли смерть моя, ты ли съешь меня?» — и слышал в ответ: «Я не смерть твоя, я не съем тебя», — но однажды услышал:
«Да, я смерть твоя, и я съем тебя!» — и был съеден.
Боже мой, и ведь некоторые психологи ещё уверяют, что русские сказки лучше того же «Гарри Поттера» уж тем, что якобы чётко разделяют добро и зло и приучают к мысли, что для получения чего-либо нужно что-то делать. Нет, понятно, что разные люди, читая одну и ту же книгу, всё равно читают разные книги, но чтоб так вот…
Русские сказки — это хтонические ужасы, слегка замазанные анекдотами и бытом. Ужаснее сказки «Липовая нога» я не знаю ничего. «Скрипи-скрипи нога, скрипи липовая…» По сёлам спят, по деревням спят, а ужас ищет героев — и находит.
Но вот и я познакомилась со своей смертью. Или с бессмертием, которое без смерти оказалось недостижимым. Очень трусила такого бессмертия. Однако понимала, что отказываться от чести бесполезно. Уговорят. А мне будет стыдно за малодушие. Высокородные пели и танцевали для омелы, и проводили обряды, и из кожи вон лезут ради маленькой меня. Это судьба, и я принимаю её.
Полежала, повздыхала и собралась встать. И тут же с содроганием вспомнила, как среди дня побежала, не проснувшись толком, в туалет, и наступила эру Глоренлину на живот, совершенно забыв, что шаман спит внизу. Или не на живот, а пониже, судя по реакции… Впрочем, он тоже пару раз меня будил, брякая чётками. Будем считать, что квиты. Но как так-то, эльфы же должны даже во сне опасность чувствовать…