Королевская канарейка
Шрифт:
И оказалось, что сказка только начата:
— Божественная, сейчас ты попробуешь научиться приручать болотных духов. Это очень ценное умение. Прирученный дух, вместо того, чтобы заманивать тебя на погибель, наоборот, выведет в безопасное место. Выбери огонёк, он почувствует тебя и подплывёт, но ты не иди за ним, а постарайся почувствовать его через браслет.
Я попробовала. Огонёк подплыл, но и только.
— Закрой глаза, так будет проще, и потянись к нему артефактом.
Я выполнила указание, и услышав одобрительный возглас Глоренлина, открыла глаза: огонёк передо мной
— Отлично. Всё-таки великолепная вещь! — в голосе шамана, как мне показалось, послышалась лёгонькая зависть. И весьма увесистое восхищение артефактом.
Ну я так и думала, что дело не в моих способностях.
— Хорошо. Отдай ему мысленный приказ вывести тебя отсюда. Приступай!
Я напряглась, но получилось только когда я попыталась послать своё желание через браслет, закрыв глаза. Огонёк дрогнул и полетел вперёд. Мы зачавкали следом. Путь по адскому болоту я бы, если б могла, проделала бы с закрытыми глазами: ничего хорошего я там не увидела. На нас налетали гнусно верещащие стрыги, похожие на птиц с головами мёртвых женщин; бросались кочки, оказывавшиеся баламутниками; ещё какой-то ужас, притворявшийся корягой — и всё это моментально утягивалось в топь щупальцами неведомого ктулхоподобного монстра. Которому мы пожертвовали свою кровь.
— Блодьювидд, это Нурарихён, — из какой задницы шаман привёз ЭТО, я не стала любопытствовать, промолчав и слушая дальше, — он запомнил твою кровь, и, если когда-нибудь попадёшь в подобные места, он, возможно, тебя защитит. Только не забудь позвать его, как сумеешь, через браслет, и принести жертву, разрезав ладонь.
Пока мы следовали через топь за огоньком, я для практики успела наприручать целую стайку, и они вились вокруг: было светлее. Проклятый шаман периодически сухо звякал чётками — и я отвечала. В любом состоянии, в любой ситуации, мда…
Могу сказать, что обратно доскакалось не в пример бодрее. Адреналинчик, все дела… На границе топи местная флора и фауна от нас отстали, хотя рассвет ещё и не думал начинаться. Ограничивающие заклятия таки действовали. Только приручённые огоньки увязались следом, летая вокруг меня и путаясь в волосах. Я не гнала их: удобно, хоть веткой глаз не выколешь.
Репка от меня шарахнулась, и я мысленно посмотрела её глазами: бледное чудище, вокруг болотные огоньки… сама бы шарахнулась. Успокоившись и опознав по голосу и запаху, лошадка дала сесть на себя, и мы поскакали. Часа через полтора начало потихоньку светать, и глухие голоса ночных птиц сменились радостным посвистыванием дневных.
Глоренлину, видно, мало показалось, и по дороге он свернул в сторону и выехал на полянку, в середине которой рос прутик. Шаман спешился и с уважением подошёл к нему.
— Блодьювидд, это омела, посаженная в день и час твоего появления в мире Арды.
Потом повернулся к омеле и произнёс что-то превыспреннее на незнакомом языке. Я так поняла, что меня представили омеле.
От удивления даже не спросила, как это растение-паразит само по себе растёт, а не на ветвях дерева.
Со светлым торжеством в голосе Глоренлин сообщил, что из этой омелы вырежут стрелу, которая подарит мне бессмертие. Я посмотрела на прутик с новым, не сказать, чтобы приятным чувством.
На завтрак мы успели вперёд всех. Но не переоделись, и я, как была, грязная и растрёпанная, с болотными огнями, летающими вокруг, набросилась на еду.
Выспавшийся, умытый, причёсанный Трандуил, только войдя, с заботой и беспокойством спросил:
— Ну как, Блодьювидд?
Я помолчала и сухенько ответила:
— Впечатляюще.
51. Мастерство компромиссов
Антонов есть огонь, но нет того закону,
Чтобы огонь всегда принадлежал Антону.
Я начала понимать, почему чётки вызывают недружественное внимание духов. Если Глоренлин брякает ими так же настойчиво, призывая — хочется ответить на призыв и убить домогающегося.
Зато не очень понимала, почему так стынет Трандуил. Убедившись, что я жива, здорова и не сошла с ума от ужаса, он тут же превратился в айсберг, каким был и вчера. А мне казалось неуважительным обращаться к нему, когда он так откровенно холоден, да ещё при большом скоплении народа.
Это всё не помешало намяться, заедая пережитое. Впрочем, жадно есть можно только очень голодному — хочется не торопиться с ТАКОЙ едой. Попробовала какие-то распаренные золотистые зёрна, подающиеся с лососёво-розовыми маринованными корешками совершенно божественного вкуса; жареный тягучий сыр с кислыми, сложных вкусовых оттенков яблоками (ой, всё-таки люди моего мира пошли по порочному пути, ведя селекцию в сторону улучшения внешнего вида и примитивной сладости этих фруктов… по итогу магазинный голден ни в какое сравнение не шёл с девяностолетней, посаженной ещё прабабкой антоновкой в старом саду…); хрустящие снаружи и мягкие внутри коричневые лепёшки с таким тонким и при этом ярким букетом специй, что хотелось смаковать их безо всего, но я макала в жареную сметанку. Плебейские вкусы)) Заполировав всё любимыми трюфелями, значительно подобрела и с сочувствием поглядела на Глоренлина, не прикоснувшегося к еде. Понимала, что его аскеза жестока и мучительна, и что он терпит её не потому, что не хочет есть.
Вот интересно, чего больше хочется, когда ограничиваешь себя столько, сколько он? Наверное, что-то жирное и жареное кажется более предпочтительным, чем фрукты… Хотя мне, наевшейся, сейчас казались очень соблазнительными сливы размером с кулак. Жёлтые и полупрозрачные, они сияли посреди стола, как блюдо солнышек. Дотянуться до них было сложно, и я помялась, стесняясь попросить Трандуила, обычно ухаживавшего за мной и внимательного, но сейчас такого далёкого и холодного. Что с ним? Я спрошу, но не сейчас.