Корона Меднобородого
Шрифт:
Девушка нащупала на поясе фляжку и сумочку. Достала платок, намочила вином. На ощупь протерла глаза товарищу по несчастью.
— Еще промыть, — сказал Ласка.
— Не вином же. Держи их закрытыми и плачь.
— Я не буду плакать при даме.
— Вообще-то мужчинам слезы даны как раз для того, чтобы промывать глаза.
— Маловато.
— Давай я тебе расскажу про свою тяжелую жизнь, и ты меня пожалеешь. Может, на слезинку больше уронишь.
— Надо бы откапываться, а не сидеть просто так. Тут ведь все равно ничего не видно?
— Не торопись. Промоешь глаза слезами, посидишь немного, привыкнешь к темноте и начнешь что-то видеть, чтобы откапываться. Если хочешь сделать что-то полезное, помоги мне снять доспехи, а то в железе замерзну. Или хотя бы руки согрей, пальцы не слушаются.
Ласка взял в свои ладони озябшие девичьи руки.
— Тебе не холодно? — удивленно спросила Рафаэлла.
— На Руси это не холод, — ответил Ласка, — Давай, начинай рассказывать, как ты замерзла, а я посочувствую и поплачу.
— Мне холодно.
— И все?
— Да.
— Ты не умеешь жаловаться на жизнь?
— Я папина дочка. Если мне нужно что-то, что можно купить за деньги, я просто говорю папе. За деньги можно купить почти все. Кроме колдовского дара, огнедышащего дракона и мужа из достаточно хорошей семьи.
— Давай, я за тебя пожалуюсь.
— Давай.
— Ой бедная я несчастная! — завыл Ласка по-русски, изображая тонкий женский голос, — Завалило красну девицу снегом белым и грязью черной!
— Стой. Давай, чтобы я тоже понимала.
Ласка перевел на немецкий. Правда, затруднился найти точный синоним для «красна девица». Сказал «прекрасная».
Рафаэлла рассмеялась.
— Я даже не знаю, что смешнее, — сказала она, — Твоя жалоба или твой акцент.
— Зато руки согрелись.
— Да, давай расстегивать пряжки.
Общими усилиями наощупь расстегнули пряжки на плечах, ремень вокруг талии и по ремешку вокруг бедер и вокруг рук. Под доспехи Рафаэлла надела штаны с хорошо удерживающей тепло подкладкой и толстый шерстяной дублет. Еще ее защищал от холода короткий плащ поверх доспехов, а шлем скрывал в себе толстый подшлемник. Вот вместо латных перчаток девушка надела кожаные тонкие, в которых и замерзла. Сражаться мечом она не собиралась, только стрелять.
Ласка же оделся заметно теплее. Отправляясь в ноябре в горы, он надел тот костюм, в котором зимой покинул родные края. Включая долгополый кафтан, безразмерную епанчу и даже рукавицы, которые забыл заткнутыми за поясом, не настолько холодно. С другой стороны за поясом торчала шапка, которая попала туда после того, как на голову выдали шлем с подшлемником.
— Как глаза?
— По слезинке в час. Пожалуйся на жизнь, вдруг тебе чего-то в ней не хватает, чего не купишь за деньги.
— Мне не хватает большой и чистой любви, — вздохнула Рафаэлла, — Раньше мне не хватало любви и огнедышащего дракона, а теперь за дракона Элефант, а за любовь никого.
— Но ты очень красивая. И из хорошей семьи.
— Я уже говорила про мое происхождение.
— У вас это прямо так важно?
— А у вас нет?
— Не очень, — Ласка попытался вспомнить, как дворяне относятся к тому, что кто-то из них женился на купеческой дочери, — Чаще завидуют. Дворянам на Руси не до жиру. Самим с земли и мужиков тяжело накопить и на коней, и на оружие, и на доспехи. Купеческое приданое в хозяйстве пригодится.
— Приданое пригодится, а жена?
— Не знаю, как у вас, а у нас купеческая дочь такая же православная, как дворянка на выданье. Только потолще малость. Говорят злые языки, что некоторые женятся не по любви, а ради приданого, да кто бы их слушал. Князю нужно, чтобы как война, так мы чтобы встали как лист перед травой. Конно, людно и оружно. Кого волнует, какая у меня жена, если я в строю железом сверкаю?
— Тебя послушать, так вы бедные и постоянно воюете.
— Так и есть. Вот победим татар и разбогатеем.
Рафаэлла рассмеялась.
— Ты бы хоть слезинку уронил.
— Про себя расскажи, тогда уроню. Над своими бедами мужчины не плачут.
— Дети папиных друзей не раз провозглашали меня дамой сердца и намекали на куртуазные интриги, но я чувствую, что у них нет серьезных намерений.
— Хоть целовалась?
— Вот только и целовалась. Зачем пускать парня под юбку, когда он дальше утра себя со мной не видит?
Ласка пожал плечами. На родине ему встречались девушки, которые думали так же, и он их нисколько за это не осуждал.
— А мамины друзья? — спросил он.
— Купцы и разбойники. Нет, для своих они вполне приличные люди. Но с маминой точки зрения они не такие, как круг общения папы. Недостаточно приличные. Мама не хочет, чтобы я вышла за простолюдина. Она рассчитывала породниться с дядей Антоном, но у них в семье не нашла подходящего жениха.
— Кто такой дядя Антон?
— Антон Фуггер.
— Тот самый?
Мало ли, тезка. Имя не редкое. От Вольфа Ласка знал, на кого работает отец Рафаэллы. Именно работает, не служит. Служат князьям, а не купцам.
— Тот самый. Фуггеры могут себе позволить не экономить на верных людях. Даже на бедных и одиноких простолюдинах. Слышал про Фуггерай? Они строят жилой квартал для своих ветеранов.
— Уважаю. А в Вене нравы сильно отличаются от французских?
— В каком смысле?
— Я бывал при дворе короля Франциска. Там совершенно нормально вступать в отношения и без серьезных намерений. У вас не так?
— Франция это Франция. Там граница приличий заметно дальше от нашей, — вздохнула Рафаэлла, — Нет, я бы не смогла ужиться с тамошними нравами. Конечно, можно согласиться на романтическое приключение с неизбежным расставанием. Особенно, если неприличное предложение делает прославленный рыцарь. Даже если просто красавчик вроде тебя.
— Я красивый? — удивился Ласка.
Ему случалось встречать заинтересованные женские взгляды, но он думал, что католички с любопытством разглядывают его как экзотического иностранца. Как неведомую зверушку.