Коррекция
Шрифт:
– Думаешь, его убрали? – спросил Молотов.
– Почти уверен. Да ты сам его вспомни! У него из всех проблем со здоровьем – одна лысина! Какая там сердечная недостаточность! В МГБ достаточно спецов, которые и нам с тобой такую же недостаточность организуют по первому приказу. Коба хорошо подстраховался. Почти все арестованные – это дружки Никиты. ЦК сейчас ополовинят, съезд отложат, а армия в руках Василевского, который получил власть от Сталина и из его воли не выйдет. И еще это обращение. Думаю, завтра реакция на него будет повсеместно восторженная! Понятное дело, что восторгаться будут не все, но такие постараются не выделяться. Надо будет завтра походить по улицам и
– В России все должно получиться, – согласился Молотов. – Разве что с Кобой что случится, да и то не факт, что Лаврентий не доведет начатого до конца. В национальных компартиях будут проблемы.
– Пока в союзных республиках нет национальных армий, на эти проблемы можно наплевать! – махнул рукой Маленков. – И чистить их не все сразу, а по одной. Если где-нибудь поднимут бучу, им же будет хуже.
На следующий день Кузнецов сформировал два десятка групп из работников Секретариата, членов Комиссии партийного контроля и привлеченных коммунистов, присланных Поповым. К концу дня часть набранных для этих комиссий работников по разным причинам отсеяли и к каждой прикрепили по одному следователю МГБ, а в Москву доставили еще трех задержанных членов ЦК. На следующее утро все группы начали работу с партийными архивами и документами, переданными им Поскребышевым.
– Они уже вышли за рамки ЦК, – сказал Маленков Молотову в перерыве. – А следствие уже передает первые дела в суд. Там все прозрачно, поэтому долго канителиться никто не будет. Первые приговоры должны быть уже через неделю. Умно сделали, пустив первыми этих: после них ни у кого уже не будет никаких сомнений в справедливости суда.
– К тебе еще Берия не подходил? – спросил его Молотов. – Значит, подойдет. Коба хочет, чтобы в «Правде» время от времени появлялись публикации видных деятелей партии в поддержку принимаемых мер. Мы с тобой пока еще видные, нам и писать. Меня он попросил это сделать завтра.
– Я его еще сегодня не видел, – ответил Маленков. – Обратится – напишу.
– А Коба хитер, – сказал Молотов, оглянувшись перед этим посмотреть, нет ли кого поблизости. – Всем накрутил хвосты и уехал в Кунцево.
– Если дело не выгорит, он может и выкрутиться, сдав Лаврентия, – понизив голос, сказал Маленков. – Хотя, если все так пойдет и дальше, то это вряд ли. Ему не простят.
– Нам никому не простят, – вздохнул Молотов. – А этими статьями мы себя привязываем к Лаврентию. Теперь уже, хочешь не хочешь, придется идти до конца. Да и не верю я в то, что все ограничится статьями. Смотри, Лаврентий и, похоже, к нам.
– Здравствуй, Егор! – поздоровался Берия. – Тебя я еще сегодня не видел. Вот что, товарищи, есть мнение, что все члены Политбюро с сегодняшнего дня должны быть обеспечены надежной охраной. Работников комиссий это тоже касается. Не исключена возможность терактов. На работу и домой вас будет отвозить не только служебный автомобиль, но и машина с охраной. И просто так вам пока нечего разгуливать. Позвоните, и приедет охрана. И это не шутки и не перестраховка. За одну статью можете получить пулю. Будут задеты интересы слишком многих, а у партийных работников оружия достаточно.
Глава 13
– Смотри, как поливает! – сказала Лида, подойдя к окну. – И, похоже, что это надолго.
– Что же ты хочешь, малыш, – Алексей отложил газету и, подойдя к ней, обнял, – уже середина сентября. Для дождей самое время.
– Я тебе говорила, что не люблю осени? Она мне всегда напоминала о смерти.
– Тебе ли думать о смерти? – засмеялся муж. – Мне впору записывать себя
– И никто этого почему-то не замечает!
– И не заметит, – Алексей подошел к висевшему на стуле кителю и достал удостоверение. – Посмотри на фото. И заодно на дату рождения.
– Переделал? – спросила она.
– Если бы. Ты свой паспорт давно раскрывала?
– Вообще не раскрывала. Как положила в шкаф, так он там и лежит.
– Вот возьми и посмотри. И учти, что я его тоже не касался.
– Как такое может быть? – растерянно спросила Лида, открыв паспорт. – Фотография изменилась и дата рождения на десять лет позже...
– Наверное, тот, кто подарил нам юность, не хотел, чтобы его подарок нам навредил. Отсюда и изменения в документах, и то, что никто не замечает нашей молодости. Я думаю, все изменилось не только в наших документах, но и в паспортном учете, и в моем деле в министерстве. Благодари своего бога, или кто он там есть на самом деле. Только все это нам дали авансом, нужно будет еще отработать.
– Хрущева нет, чистка ведется, чего же еще? Что там нового в газете?
– Ничего нового, – ответил Алексей. – Все, как и было. И слава богу. Уже больше недели нет ни одного смертного приговора. Сажают, снимают с должности, а то и просто в ней понижают, но расстрелы прекратились. Основных мерзавцев убрали, осталась мелочь. И своих орлов на периферии Берия почистил. Теперь любителей искать заговоры там, где их нет, поубавится. После смерти Жданова всего троих врачей арестовали.
– А они виноваты?
– Мне, малыш, об этом забыли доложить, – Алексей улегся на диван и позвал жену. – Ложись рядом, полежим. Все равно тебе нечего делать.
– Если хочешь, я дело найду! – игриво ответила Лида, ложась рядом. – С этой нежданной молодостью я рядом с тобой просто так долго лежать не могу. И ты вон на меня сразу реагируешь!
– Это позже, – сказал он, отодвигаясь. – Так вот о врачах. В мое время об этом разное писали, причем не исключали и заговора. Уж очень неприятной фигурой был Андрей Александрович. Возмущало не столько наказание тех, кто его лечил, сколько масштабы репрессий. Начали с врачей, причем посадили многих, потом перекинулись на евреев.
– Я смотрю, у вас их вообще не любят, особенно руководство.
– Руководство их как раз любит, – рассмеялся Алексей. – Причем в самом буквальном смысле. Почти у всех руководителей жены являются еврейками. Исключением были Ленин, Сталин и Калинин. Может быть, кто-то еще, но они погоды не делают. Понимаешь, в антисемитизме виноваты сами евреи, их неуемное стремление пролезть во власть и все взять под свой контроль. Такие, конечно, не все, но многие, а остальным приходится за них отдуваться. Их в нашей стране всего четыре процента, а во властных органах временами набивалось до половины. Их мало там, где нужно тяжело и долго вкалывать, но много, где чистая и выгодная работа. И объясняли это в мое время некой еврейской гениальностью. Мол, никто не мешает и русским становиться известными врачами, композиторами и режиссерами. Никто не спорит, что среди них немало способных людей, но настоящая еврейская гениальность в другом. Они очень хорошо могут использовать поддержку своих соотечественников, для устройства личных дел. В результате, если этому не противодействовать, получим непропорционально большое представительство людей этой национальности во всех значимых органах государства. И кому, кроме них самих, такое понравится?