Котельная номер семь
Шрифт:
– Так вы - оттуда?
– спросил он, обращаясь в основном к Данилову, так как Сережечка в это время что-то латинское бормотал.
– Как добрались? На метро или на метле?
– попытался сострить Павел, но голос его пресекся. Однако его расслышали.
– Метла - что ты? Метро... Техника развивается с поразительной скоростью, оставляя позади звук, свет. Ваши средства передвижения давно устарели у нас, - сказал Данилов с полной серьезностью.
– И мы теперь, являясь действительностью, намерены довершить мщенье,
– Так это вы их... этих...
Данилов только плечами пожал.
– Как же вы их нашли?
– Язык до Киева доведет, - с полной славянской ясностью произнес Сережечка, отойдя от философической латыни.
– А до беды - так ещё скорей.
– Мы ведь чувствуем, где кто виноват, - сказал Данилов.
– Объяснять тебе - не поймешь. Считай, что телепатически. Вина нас притягивает, как вампира кровь.
– Елизарова, конечно, поискать пришлось. Все петлял да следы путал. Этот машинист-махинатор, бражник и труженик, часто места работы менял.
– Место мастера боится, - сказал Данилов.
– Только в этом году удалось изловить этого ловеласа.
– И жестоко расправиться с ним...
– мрачно добавил Павел.
– Пропорционально содеянному, - возразил Сережечка.
– Вы думаете, я серийный убийца, мультиманьяк? Или может быть, маньяк - он?
– Он указал на Данилова.
– Маньяк, конечно маньяк, - подтвердил Данилов.
– Надо, брат, поспешать и проваливать. А то уже полночи прошло, а у нас еще двое девушек не задушено.
– Эти женихи сами понесли возмездие от возлюбленной. Эта баба возвратной белой горячкой вернулась к ним.
– Шпарить людей паром - не наш метод. Да и лопатой их насквозь протыкать. Так что не надо вешать на нас эти четыре погибели, и тем более - мента. За мента даже там всего суровей наказывают.
– Он в последнее время все чеснок жрал, от нечисти. Вставил себе, подчиняясь дурному предчувствию, серебряный зуб. Крестами обвешался весь - не помогло.
– Против калача не устоял.
– Губит людей не нечисть, губит людей мечта, - сказал Сережечка.
– Какая же может быть у мента мечта?
– не поверил Павел.
– Ну, какая-никакая, а сгубила ведь, выманив калачом за город, - сказал Данилов.
– Все ему грезилось, что лежит не так далеко от городской черты прямо в снегу горячий калач. Вот он и пошел его искать. И что самое интересное - нашел. Однако до дому не донес, из сил выбился. Прикорнул прямо на корточках после очень трудового дня. Дед Мороз и Снегурочка напоследок снились ему.
– Если бы он так за преступниками охотился, как за калачом, - сказал Сережечка.
– Так его и кличут теперь: Калач.
– Где?
– Но том свете. Ты не думай, там тоже своя милиция есть.
– Елизаров же за ложные идеи погиб, - продолжил Данилов.
– В конце жизненного пути сошел с ума. Вбил себе в
– Выше бери - Суперзвезду Героя. Национальным героем ему захотелось стать. Образ прекрасной женщины, накануне явившейся, на это его вдохновил. И он в зуде телесном принялся эту мечту осуществлять. Как на бабу, на работу набросился, чтоб стать суперстар...
– И труд, и блуд - один зуд.
– Только кончить никак не мог. Даже жители приходили удивляться ему: мол, что за трудовая тенденция?
– как бы сам удивившись сему, поднял брови Сережечка.
– Откуда такой рачительный рабочий выискался? В квартирах форточки нараспашку, деваться некуда от жары, а он все поддает да подкидывает. Хотели его водкой отвлечь, пивом сбивали энтузиазм, а он - как угорелый по котельной мечется.
– Пока не случилась эта трудовая трагедия. Вот так...
– вздохнул Данилов.
– Вовка же свершил над собой самосуд Линча. Подал на себя в отставку.
– В отставку, а то и в отстой, - добавил Сережечка.
– Покончил самоубийством, пав на осиновый кол. А перед этим со страху с ума сошел.
– Со страху?
– переспросил Павел.
– С ума, - подтвердил Данилов.
– За то, что осквернил эту женщину.
– Видно, кроме боязни греха бывают и другие боязни, - сказал артист.
– А Юрка? Тоже - с ума?
– Да хрен его знает. Пойди, пойми, что там кипит у него в башке, что за чувства в нем бранятся и борются, - сказал Данилов.
– Юрка в бой с тенью вступил. Да ты по телевизору видел. Транслировали на всю страну. Победила, как ты сам это понял, тень.
– Надо же... надо же как...
– бормотал Павел.
– Наказания - исключительно эксклюзивные, - сказал Сережечка.
– Однако не стоит ужасаться и сожалеть: подлец воспитанию не подлежит. Эти противные пролетарии все равно были обречены по ряду причин. Водка, бабы, отсутствие понятий, упрощенная шкала ценностей. Рано или поздно они проявили бы себя как-то иначе. И наказание, адекватно содеянному, было б иное, суровей стократ.
– Да сдуру они, сдуру!
– с такой мукой в голосе, с таким сожалением в лице, что едва ли оно могло быть притворным, вскричал Данилов.
– Эх! Ведь с аттических, с античных времен известно: боги сильнее греков, но грехи сильнее богов.
– Тут уж ничего не поделаешь. Справедливость должна торжествовать. Чтоб не чувствовали себя безнаказанными, как Бог или царь, - сказал Сережечка.
– Да нешто мы не марксисты. Про справедливость понимаем тож. Тебе о себе сожалеть надобно, - обратился Данилов к Павлу.
– Ты, брат, колись, коли что. Скидка будет. Как же ты отважился на нее? Попал в это ЩП?