Кракатук
Шрифт:
И в какой-то момент серый взгляд, наконец, смягчился. Кажется, полицейский остался доволен. Он оглянулся на Энди, замершего в одном положении, затем на меня, затем вновь на Энди, и вновь на меня.
Втянув узкими ноздрями прохладный воздух и, провожаемый моим растерянным взглядом, человек смиренно подошёл к пюпитру. С искренней бережливостью он подобрал небольшой вытянутый череп со свечой, будто родное дитя, задумчиво повертел его в руках, и лишь тогда окинул гостей спокойным полуприкрытым взором.
– Сегодня великий день, – заговорил
Голос странного полицейского оказался ничуть не менее запоминающимся, чем его внешность. Он был громогласным, но в то же время и сосредоточенным; сломанным, но и наполненным той мрачной уверенностью, которую я приметила ранее.
Мужчина вещал:
– Триста тридцать третий день високосного года. До следующего года тридцать три дня. День межпутья, так сказать, день наибольшего Прозрения. Немногие знают об истинном смысле этого времени. В эту ночь обычные люди поклоняются спящим богам, молят их о прощении и лёгкой жизни. Как мне кажется, их не стоит строго судить, – ведь они живут в блаженном невежестве. Но что касается нас… что ж, – мы должны следовать пути памяти и истинного звучания.
Вспыхнувшая было при появлении полицейского надежда обратилась в дымные разводы и сгинула во тьме. Она снова погасла, стала лишь горсткой горьких угольков, которые мне пришлось проглотить, несмотря на подступивший к горлу ком. Так, вихрь безумия оброс новыми слоями, набрал ещё большую силу, и я больше не могла ему сопротивляться.
Может, так же было когда-то и с бродягами?! Все они внимательно слушали полицейского, кивали и хмурились. В их грубых лицах я замечала поразительное понимание и принятие того, о чём разглагольствовал мужчина, и это меня откровенно пугало. Невольно вспомнились сюжеты старых ужастиков о тёмных сектах и культах, приносящих несчастных свидетелей их гнусных обрядов в жертву, а так же неправдоподобные, дурацкие, но в то же время и жуткие истории в старых газетах о странных людях, блуждающих по ночному городу, частых их сборищах в заброшенных зданиях и окрестностях. Кажется, у всего этого отребья было даже название…
– Души слепой веры есть даже среди нас… – выдержав довольно продолжительную паузу, заговорил мужчина вновь и невольно натолкнулся взглядом на неимоверно сгорбленную фигуру, возникшую у входа в церковь. Очередной гость. Приметив его, мужчина перевёл многозначительный взгляд на горбуна, – Энди…
Уродец подобострастно закивал и бросился к вновь прибывшей. То, что гостем оказалась женщина, а вернее старушка, я поняла почти сразу. По походке, по виду. Энди бережно приобнял за плечи закутанную в шерстяное пальто фигуру и повёл её к северной стороне внушительного помещения. Вскоре он вернулся на прежнее место. Спустя время я приметила старушку уже с каким-то серым мешочком в руках.
– Мир играет самыми разными красками, – говорил мужчина, возвышаясь над гостями, – и мы должны это понимать. Есть среди них грязные и невзрачные, но есть и светлые, указывающие дорогу…
Не поднимая закутанной в бледно-коричневый платок головы, старушка медленно семенила между рядами лавок и вкладывала каждому из собравшихся в ладонь – будь то манекен или живой человек – тонкую свечу янтарного цвета.
– …первые – самые пустые, самые ненужные, давно отыгравшие свою роль. Вредить им нет смысла, ибо рано или поздно они сотрутся сами. Напротив, их до последнего нужно беречь…
У старушки отсутствовало несколько пальцев на обеих руках, – я приметила это, когда она ощупывала спрятанными в рваные варежки ладонями очередного манекена. Видимо, старуха была ещё и абсолютно слепа.
– …ведь когда-то они смешались между собой, и тогда появились мы. Они дали нам жизнь… – полицейский потянул за замок; молния с приглушённым треском разошлась. Мужчина стянул форменную куртку с плеч и выпрямил руки по швам, – под курткой оказалась белоснежная рубашка. Разыгравшееся зрелище было столь фееричным и странным, что на мгновение я даже успела позабыть о том, насколько сильно замёрзла.
Но странности на этом не закончились. «Поющий» прежде граммофон вдруг зашипел и, несколько раз взорвался недовольным скрипом, затих. Старушка к этому времени успела выполнить свою нехитрую работу и беззвучно усесться за орган, и только тогда я осознала, что часть незаметной прежде рельефной груды в стене и была непосредственно самим инструментом. Покрытый толстым слоем пыли и едва видимый среди остального хлама, он всё это время прятался за горой обломков, образовавшейся после обвала внушительной части чердака.
Старушка отчего-то медлила. Наверное, годы просто брали своё, и в этом было что-то неимоверно грустное, пусть и естественное. Маленькая и жалкая, старушка стянула дрожащей рукой паутину с подставки для нот, вызволила из глубокого кармана пальто пожелтевшую от времени книжечку и закрепила её перед собой. Будто что-то видя, она долго склонялась над мятыми листочками, «муслякала» палец и листала, пока не набрела на нужную страницу.
Выходит всё же, что старушка была зрячей.
ДЕЙСТВИЕ 7
Улица Хей Бакке, церковь преподобного Трифона Печенгского (29 ноября 1984 год, 01:13).
Церковь наполнялась всё более праздничной атмосферой, но совсем не в том смысле, в котором обычные люди привыкли это выражение понимать. Так, светодиоды лениво перемигивались и освещали то один клочок помещения, то другой, а некоторые из присутствующих начинали танцевать. Некоторые подхватывали ближайший к себе манекен и, бережно прижимая его к себе, кружились под грозные ритмы органа в по-своему трогательном танце; другие же находили себе живого партнёра, ведь среди собравшихся были и женщины, и мужчины, и даже старики.
Странный полицейский больше не говорил. Он всё ещё стоял у пюпитра и, подобно мне, наблюдал за суматохой. Я видела, как Энди притащил откуда-то закопчённую буржуйку и развёл в ней огонь. Перебитая труба нещадно дымила, но к счастью, сквозняк, гулявший в основном над крышей, уносил прогорклые облачка на улицу. Стараясь не поднимать головы, я, тем не менее, так же замечала, как лавки заполняются всё новыми людьми, и не переставала удивляться той немногословной и жуткой сплочённости, что прослеживалась в каждых их движениях и взглядах.