Кракатук
Шрифт:
Всё более усугубляющееся действо заставляло меня трепетать, и я с дрожью во всём теле осознавала, что каждый в этом зале, в отличие от меня, в полной мере понимал происходящее, знал о тех ужасах, что творились в кладовке, и принимал их как должное. Не смея отвечать на любопытствующие взгляды бродяг, я наблюдала за Энди. На фоне всех остальных он теперь казался мне каким-то по-своему знакомым и даже привычным… но при этом всё таким же пугающим.
Горбун был мне отвратителен. Прежде всего потому, что я замечала, с какими гримасами он отвечал на приветствия гостей, с каким подобострастием посматривал
– Алва – наш особенный гость, и моя давняя подруга, если так можно выразиться, – вдруг прозвучал отдающий металлом голос совсем рядом. Тяжёлая ладонь опустилась на плечо.
Я вздрогнула и обернулась, – воспользовавшись моим отстранённым состоянием, полицейский подошёл ко мне. К счастью, взгляд его был обращён на Энди, иначе, если бы мужчина ещё раз окатил им меня, то я бы наверняка свихнулась окончательно.
– Как и тридцать лет назад, Алва до сих пор приходит сюда каждый день, чтобы помолиться за души мёртвых и живых, – в своей характерной задумчивой манере промолвил полицейский. – И я позволяю ей соблюдать все её бесполезные обряды, даже когда зала полна людей. Энди покупает ей свечи, а она играет.
Я молча слушала, а мужчина продолжал беспечный монолог, будто был со мной уже много лет как знаком. Поначалу это меня пугало, но постепенно я даже начала невольно проникаться к полицейскому неким подобием симпатии. Он не пытался меня напугать, и одно это уже располагало к себе.
– Когда-то это место было полным верующих прихожан. Люди склонялись перед богом на колени и беззвучно молились. В такие моменты все чувствовали на себе его взор, его безграничную защиту. Когда я был ребёнком, мама часто приводила меня сюда и, даже толком ничего не понимая, я, как и все, заражался всеобщей атмосферой умиротворения и покоя. Довольно символично, что в своё время Советы приобщили церковь к имени Трифона – убийцы и разбойника, исконного грешника, ставшим вдруг впоследствии отшельником и святым. Ты знаешь его историю, Мария?
При обращении ко мне по имени я внутренне похолодела, но затем вспомнила о том, что мужчина – полицейский; наверняка он знал имя из сообщения диспетчера.
– Нет… – едва слышно ответила я.
Мужчина глубоко вздохнул и, наконец, отвернулся от Энди. Затем он опустился передо мной на корточки и, будто бы за что-то извиняясь, вкрадчиво произнёс:
– Слышащие называют меня Учителем, но, честно говоря, мне не по нраву это прозвище, – выцветшие зрачки обратились в сторону. – Я никого ничему не учу, а лишь показываю путь к истине…
Учитель бросил на меня быстрый взгляд и пояснил:
– К примеру, Алва видит правду, – память, как и забота о близких, впрямь важна, и если для этого ей нужно во что-то верить, пусть будет так. Но правда – лишь одна из многочисленных граней истины. Существует множество закономерностей и причин, которые всегда приводят к определённому результату. Однажды, много лет назад, я это понял и даже увидел, – Учитель странно улыбнулся и медленно выпрямился. Казалось, его сухой силуэт заполнил собой всё обозримое пространство. – В тот вечер отец напился сильнее обычного. Видишь ли, он был учёным. Не знаю, что он разрабатывал, чем занимался, но работа забирала у него многое. В первую очередь время, конечно, а там уж здоровье, нервы, рассудок…
По всей видимости, тот день выдался особенно тяжёлым, – отец провёл в баре не менее пяти часов, а когда вернулся домой, то поставил пластинку Элвиса Пресли и убил маму. Она даже не успела проснуться. Папа убил её во сне, чтобы меня не разбудить. Но я проснулся. Может, услышал отголоски песни, раздающиеся из закрытой гостиной, или попросту захотел в туалет. В любом случае, помню, как на цыпочках пересёк коридор и заглянул в приоткрытую спальню как раз в тот момент, когда отец бережно прикрыл маме рот и медленно перерезал её горло скальпелем. Помню тот его взгляд…
Учитель по-прежнему улыбался, а я чувствовала, как, несмотря на то, что мне было холодно, по спине скатываются струйки пота. Старушка в этот самый момент закончила играть размеренную композицию и принялась за новую – несколько более мрачную и высокую в сравнении с предыдущей.
– В ту ночь я увидел истину, – продолжил, между тем, Учитель, – Музыка ушедшего времени до сих пор помогает пересечь мне черту. Любовник мамы включал все эти песни, когда отца не было дома. Те пластинки теперь здесь. Они ведут меня и моих детей к свету. Только испытывая страдания, мы становимся ближе к истине. Ты ведь и сама это знаешь, я прав?
Кажется, вопрос был риторическим, и потому я не ответила, но на поверку он вызвал в моём сознании самую настоящую бурю, которая стихла нескоро. Я знала…
Больше Учитель не говорил – лишь стоял подле меня и взирал на толпу. Пространство перед пюпитром уже полностью заполнилось танцующими парами. Оборванцы довольно умело двигались в такт «ступающей» музыке и прикрывали глаза в немом экстазе.
– Вфе фдесь! – подобравшись к краю возвышения, возбуждённо закричал Энди и хихикнул. Учитель серьёзно ему кивнул и посмотрел на меня.
– Все мы здесь не ради меня, а, прежде всего, ради каждого, – произнёс он. – Энди отведёт тебя к матери. Уверен, она найдёт тебе платье.
Энди и впрямь повёз меня к своей матери, – той самой загадочной старушке Алве, о которой рассказывал Учитель. Я не сопротивлялась, потому что не видела в этом никакого смысла, – будучи калекой, мало что можно было сделать. Отмалчивалась я по той же причине; чувствовала, что каждое моё слово может стать последним, обернуться непоправимой ошибкой, – благо собеседники были в этом плане не слишком ко мне требовательны.
Но не все. Энди был куда назойливее Учителя. Не знаю, что послужило на то поводом, но мне начало казаться, что уродцу понравился мой голос, и поэтому он искал малейший повод, чтобы заставить меня говорить.
Так, пока горбун вёз меня к Алве, он болтал, не переставая. Он спрашивал о том, что мне нравится и хочется ли мне услышать его пение, какие цвета я предпочитаю и что думаю о классической музыке. Стоило больших сил ему отвечать, поэтому я старалась ограничиваться односложными фразами.