Красивая иллюзия

Шагаева Наталья

– Да, - отвечаю на звонок, не открывая глаза.

– Вы просили не вспоминать об Инге, но она уже два дня в подвале,и… - что-то мямлит один из моих ребят, долго подбирая слова.
– В общем, мои ребята ее немного потрепали. Недавно она очень сильно кричала… - опять запинается, боясь моей реакции, ведь я не просил сообщать о ее состоянии и приказал забыть о ее существовании.

– Насколько сильно они ее потрепали?
– стискивая челюсть, спрашиваю я.

– Ну вы же сами знаете, как это бывает, но она не особо сопротивлялась. Так что сильно не били.

– Сколько их было и как долго они это делали?

– Трое. Часа полтора, не больше, – четко отвечает он. Я хотел приехать и медленно ее добивать, смотреть как она корчится от

боли. Хотел показать ей, как это - терять и чувствовать боль. Хотел мстить,истязать за то, что лишила меня ребенка. А сейчас понимаю, что не хочу. Не хочу добавлять в свoю и без того переполненную копилку еще больше грехов. Мне и за эти не рассчитаться. Хватит с нее и этих двух дней и того, что сделали мои ребята, как бы она уже не сломалась.

– Ясно! Открыть ее, поговорить с ней, напоить, накормить. Дать обезболивающего, если у нее что-то болит. Через полчаса подъедет Константин и заберет ее. Мне больше не звонить, все вопросы решать с ним.
– сбрасываю звонок, тут же набирая номер Константина. Велю забрать Ингу, отвести в клинику, подлечить, если надо, проверить психику (она могла пошатнуться), как было в ее прошлом. А после сопроводить в Испанию, на мою виллу, которую я решаю ей подарить вместе с обеспечением. Я вновь откупаюсь деньгами от своих грехов, но это все, что я могу ей дать. На бoльшее не способен. Приказываю Константину остаться там с ней на некоторое время, скрасить ее одиночество. Сбрасываю звонок, и еду домой в долгожданной тишине. Топить свое состояние в очередной порции алкоголя и боли, уходя в небытие.

Алина

Прошло десять дней. Мое пустое тело пришло в норму. По ощущениям я была физически здорова. Болела и ныла душа, но в этой больнице никто не сможет вылечить этот недуг, даже ненавистный мне психолог, которого я игнорировала, не желая с ним разговаривать. Б он задавал мне вопросы, что-то говорил, по сути, общаясь сам с собой, постоянно что-то записывая в своем блокноте. Я хотела домой, мечтала о выписке. И этот день наконец настал, через полчаса за мной приедет мама, привезет мне вещи и я попрошу ее отвезти меня в свoю квартиру, а не к ней, как она настаивает. Давыдов бoльше не появлялся и никак не давал о себе знать. Б я послала ему лишь одно сообщение, где требовала развода.

Он не ответил…

Когда все бумаги на выписку подписаны, я нахожу ту женщину, которая поддерживала меня во время моих преждевременных родов. Потому что во всем этом кошмаре я четко помню только ее тихий, успокаивающий голос, который меня поддерживал. Я отдала ей конверт с небольшой суммой в знак благодарности. Немолодая полноватая женщина долго сопротивлялась, отнекивалась от денег, говоря, что так не положено и она не наживается на чужом горе, но я сунула ей эти длньги против воли и поспешила покинуть ненавистную мне больницу.

Дальше мне предстоял нелегкий словесный бой с матерью, которая никак не хотела оставлять меня одну, говорила, что я могу закрыться в комнате и не выходить, оставаясь одна, но должна сделать это в ее квартире. Но я выиграла, а,точнее, мать мне уступила, после того как я сказала, что мне просто необходимо побыть одной, хотя бы пару дней. Моей тоске и боли нужо одиночество. Я вполне адекватна и ничего не собираюсь с собой делать. Это в беременность я лила слезы, расстраиваясь из-за незначительных вещей. А сейчас все встало на cвои места, гормоны отступили и я вновь - прежняя Алина. Алина, которая не умеет плакать и до сих пор не верит в любовь.

***

Первый день дома я просто спала, вызывая искусственный сон с помощью снотворного. Мне нужно было время, чтобы принять чертову реальность. Второй день дался с трудом, но мне нужно было его принять. Тело ломило от суточногo нахождения в кровати, дышать было трудно из-за спертого воздуха в квартире,и я открыла все окна и балкон, впуская в помещение много свежего воздуха после летнего дождя. Лето в этом году дождливое и холодное, будто погода погрузилась в уныние вместе со мной. Стены маленькой квартиры давили, вызывая приступы

клаустрофобии, которой у меня не было ранее, но мне было просто необходимо пересилить себя и научится жить заново.Физически ничего не болит, все в норме, врачи постарались на славу. А вот душевная боль где-то в груди не стихала, мучая меня. Говорят, душевная боль и страдания длятся всего первые двадцать минут, все остальное - это уже фантомные боли. Мои фантомные боли преследовали меня уже больше десяти дней. Ничего не вечно, все огда-нибудь заканчивается. И это должно пройти. Ведь должно?

Я пыталась вести привычный образ жизни,такой, какой был до НЕГО. Когда не была Давыдовой, а просто Алиной. Варила себе кофе под монотонный звук телевизора, убирала квартиру, которая зарослапылью от долгого отсутствия в ней жизни. Готовила обед, хотя совершенно не хотела есть, я просто пыталась вернуть себя к жизни, хотя бы механически, не затрагивая образовавшуюся пустоту. Переключаю каналы на кухонном телевизоре, ковыряю вилкой в овощах, которые только что приготовила, заставляя себя съесть хотя бы кусочек. У меня слабость, мне нужны силы. Только силы на что? Что я буду делать дальше? Жить, как жила до встречи с Давыдовым ? Ходить на работу, болтать с девчонками ни о чем? Ездить на выходных к маме? Б какой в этом смысл? Должен же быть смысл в моем существовании?

Продолжаю листать каналы, и совершенно случайно натыкаюсь на рекламу ювелирного дома Давыдова. Красивый слащавый мужчина во фраке дарит элегантной женщине колье. Сексуально ведет пальцами по ее голым плечам, в полумраке надевает ей увесистое колье с отблесками больших драгоценных камней. Выключаю телевизор, кидаю пульт на стол, вспоминаю, как Олег дарил мне похожее колье, а потом кольцо, а потом серьги и еще кучу побрякушек, которым я не вела счет. И во всем этом блеске красивой дорогой жизни я теряла себя изо дня в день, думая, что это прекрасно. И почему-то в этот момент мне так непреодолимо захотелось его увидеть или хотя бы узнать, чем он сейчас занимается, что делает в эту самую минуту. Закрываю глаза и вспоминаю его обpаз, глаза и очень удрученный вид, когда он смотрел на меня в больнице и о чем-то просил, повторяя «пожалуйста», собирая губами мои слезы. А потом ледяную пелену в его серых усталых глазах, когда прогнала его. В груди начинает щемить больше и больше, будто я привыкла к нему и уже не представляю своего существования без Олега. Вспоминаю, как перед отъездом на этот злосчастный юбилей он целовал мой живот, гладя его ладонями. Б до этого любил меня ночью без слов, нежно и страстно лаская мое тело, я ведь тогда поверила, что между нами может быть что-то настоящее. И что этот холодный мужик умеет любить. Черт. Отталкиваю от себя тарелку, злясь на свои непрошенные воспоминания. Спектакль окончен, Алина. Между нами больше ничего невозможно. Поднимаюсь с места, ставлю так и не тронутые мной овощи в холoдильник, выпиваю стакан воды, осматриваю кухню, совершенно не зная что делать дальше и чем себя занять, чтобы выкинуть все из головы. Иду в гостиную, осматриваю свою квартиру, провожу пальцем по большим цветам на обоях и вздрагиваю от того, что кто-то звонит в дверь. Мама. Я просила дать мне несколько дней побыть наедине с собой, но сейчас рада, что она пришла. Мне срочно нужен собеседник,иначе я сойду с ума.

Уже сошла, раз хочу увидеть Олега. Иду в прихожую, поправляю длинную рубашку, похожую на халат. Быстро собираю растрепанные волосы в хвост, щиплю себя за щеки, чтобы не казаться такой бледной, открываю двери, не заглядывая в глазок, и теряюсь на мгновение. Я ожидала увидеть на пороге своей квартиры кого угодно, даже Давыдова, только не его мать. Что этой женщине от меня нужно?! Узнать, как я себя чувствую?! Нет, конечно, она не приходила ко мне в больницу, а тут заявилась ко мне домой. Ольга, как всегда, собрана,элегантна и до тошноты официальна. Высокая прическа, строгое бордовое платье, маленькая сумочка и на глазах черные очки, хотя за окном пасмурно и идет дождь. Но мне плевать на ее странности. Я не хочу ее видеть.