Красная волчица
Шрифт:
В городе в нашей квартире поселилась преподаватель Римма Андреевна Бугрова с дочерью. Ее муж тоже ушел на фронт.
Дима, у меня просьба к тебе. Постарайся зимой побывать в городе. Все мои рукописи, дневники, записные книжки в желтом чемодане. Очень прошу тебя, постарайся сохранить все это.
Вот и все. За нас не беспокоитесь. Обнимите за меня тетю Глашу.
До скорой встречи. Василий Воронов».
Димка замолчал. Письмо взяла Семеновна, посмотрела на непонятные буквы, написанные карандашом.
— Да поможет вам, сынок, материнское благословение побить супостата.
— Мой Ганя уж воюет, — вздохнула тетя Глаша.
Димка встал.
— Зря я с папкой не поехал.
Семеновна замахала руками.
— Че говоришь-то? Без тебя там крови-то немало льется.
Димка вышел из дома, походил по ограде, вынес из амбара старую понягу, сделанную дедом из мореной ели. Лямки на ней уже потемнели, но доска еще была прочной.
— Пойдет. Ремни для лямок есть.
Достал отцовские лыжи. На них кое-где отклеился камус. «Дедушка Дормидонт поможет подклеить. А вот маме придется голицы делать».
В ограду вошла Ленка, увидела Димку, улыбнулась.
— Папка письмо прислал. На фронт поехал. Привет тебе.
— Спасибо. И мой отец тоже уехал на фронт.
Ленка села рядом с Димкой.
— Где они теперь, бедненькие?
— Где? На фронте, фашистов бьют.
Ленка помолчала.
— А ты надолго уходишь в тайгу?
— В начале марта вернемся.
— До марта я тебя не увижу, Дима, — придвинулась Ленка. — Возьми меня с собой? Стрелять я умею. Варить вам буду.
— Не выдумывай, Лена.
Охота. Это слово в воображении Димки рождало фантастические картины. Много страшных сказок он наслышался с самого детства от деда и бабки. Вот змей-полоз притаился на каменном выступе утеса и ждет свою жертву; а вот медведь-оборотень подкарауливает в ягодниках девушку и уводит к себе в берлогу; а это косматые лешии в непроглядной тьме выслеживают охотников и строят им разные козни. Димка вырос, но эти и многие другие сказки продолжали жить в его душе, отчего тайга представлялась полуреальным, полуволшебным миром. И в этот мир Димке предстояло сегодня ступить. Димка собирался на охоту. Он надел штаны, сшитые из бабушкиной клетчатой шали (сукно на этот раз для охотников не завезли). Неловко было Димке в этой одежке показываться людям, да что делать? Обулся в ичиги, телогрейку подпоясал патронташем, на котором висел и нож, прошелся по дому, посмотрел на штаны и с горечью сказал:
— Хоть в клоуны подавайся.
— В лесу-то тебе че, кто видит? Было бы тепло, — успокаивала его Семеновна. — Шерстяные носки я в куль положила. Как похолодает, так надевай.
Вошла Ятока. Она тоже была одета по-дорожному: шапка, унты из оленьего камуса до колен, куртка на пыжиковом меху, поверх куртки на тонком ремешке висели сумочка с тозовскими патронами и нож в берестяном чехле.
— Ведро положил? — спросила она Димку.
— Совсем забыл.
— Беда мне с тобой. В чем собакам еду варить будешь?
— Я сейчас.
Димка у порога взял ведро.
Несколько дней назад выпал снег, горы, реки и луга сияли снежной белизной. В ограде стояли две лошади, запряженные в сани. Дормидонт Захарович увязывал возы, ему помогали Андрейка и Вадим.
— Вот ведро еще надо привязать.
— Давай сюда, — протянул руку Дормидонт Захарович. В калитку вошли Серафим Антонович и Лариса. Лариса ехала ямщиком, чтобы обратно пригнать лошадей.
— Собрались? — подходя к возам, спросил Серафим Антонович.
— Все готово. — Дормидонт Захарович потрогал зачем-то возы.
Серафим Антонович окинул критическим взглядом парней: в охотничьей одежде они были взрослей и серьезней.
— Не балуйтесь там с ружьями.
— Что мы — маленькие? — за всех ответил Вадим.
Из дома вышли Семеновна и Ятока.
— Собак на поводки возьмите, — наказывал Дормидонт Захарович, — А то где-нибудь за деревней подхватят сохатого, а потом потеряют вас. Дорогой отпустите.
Дормидонт Захарович с Ларисой отвязали лошадей и стали выводить их из ограды. К Димке подошла Семеновна.
— Ты уж осторожней будь. Далеко от зимовья не ходи. Воду холодную из ключей не пей, а то горло застудишь.
— Ладно, бабушка. Сама не болей здесь.
Семеновна перекрестила внука:
— С богом.
За оградой Андрейка взял у деда вожжи. И маленький охотничий обоз двинулся вдоль деревни. Димка с собаками на поводах шел за второй лошадью. Поравнялись с домом Степана. Димка на крыльце увидел Ленку. Она махнула рукой, улыбнулась, но улыбка у нее получилась грустная. Димка поднял руку, кивнул.
Семеновна стояла за калиткой на угоре и смотрела вслед уходящему обозу. Ей вспомнилась молодость. Выдали ее замуж, а через месяц провожала она своего Захарушку в тайгу. В сенях украдкой он поцеловал ее и шепнул: «Любушка ты моя». Потом до глухой зимы ждала его, смотрела на заснеженные горы. Вернулся он с охоты в конце января, в самые лютые морозы. Достал из мешка черную соболью шкурку: «Это тебе на шапку». И завидовали ей бабы, когда она в праздники наряжалась в соболью шапку.
Обоз скрылся в лесу. Семеновна вздохнула и пошла в дом. В доме пусто. Глянула на стену: возле дверей на гвоздике висел шарфик из беличьих хвостов. Забыл Димка.
Вошла тетя Глаша. Семеновна ей навстречу с шарфиком в руке:
— Вот беда-то. Дима шарф забыл. Замерзнет парень.
— Ятока что-нибудь придумает.
— А ты что не пришла проводить-то?
— Валентине Петровне Поморовой помогала Вовку собирать. Совсем еще ребенок. Ружье-то больше его. Какой из него охотник?
— С кем он пошел-то?
— С Яшкой Ушканом и Гришей, сыном Максима Круглова.
— Яшка-то Ушкан, говорят, нечистый на руку.
— Вся у них семейка такая. Отец-то, Мирон Тимофеевич, на людей нс смотрит, будто боится, а мать все жалуется на бедность. А у самих, говорят, тайные лабазы в лесу и с мясом, и с пушниной.