«Красное и коричневое» и другие пьесы
Шрифт:
Д е в у ш к а. Я с тобой серьезно говорю.
П а р е н ь. И я серьезно тебя спрашиваю.
Д е в у ш к а. Ты думаешь, если у тебя отрастет борода, ты будешь такой, как Ботев?
П а р е н ь. Почему бы нет?
Д е в у ш к а. А потому, что дело не в бороде!
П а р е н ь. Ну ладно, вот представь себе, капитан парохода, на котором плывет Ботев, говорит ему: «Я сейчас остановлю пароход, и ты со своим отрядом сойдешь на берег, но прежде сбрей бороду, нельзя идти в таком виде к народу, потому что тебя примут за интеллигента…»
Д е в у ш к а. Глупости говоришь!
П а р е н ь. Глупости, но ведь правильно?
Д е в у ш к а. Нет правильных глупостей.
П а р е н ь (с досадой). А не глупость, что Ботев, у которого было всего двести человек в отряде, отправился освобождать Болгарию от турок? А?
Д е в у ш к а. Он был уверен, что поднимет весь народ.
П а р е н ь. Он-то был уверен, а они?!
Д е в у ш к а. А почему ты, собственно, кричишь на меня?
П а р е н ь. А потому, что такие, как ты, предали Васила Левского — те, кто не верил в глупости!
Д е в у ш к а. А ты чего задаешься? Если хочешь прославиться, возьми да подожги бензоколонку. Неужели ты думаешь, что Ботев о славе думал?
П а р е н ь. Откуда ты знаешь? Может, ему немножко и этого хотелось? Человек — это ведь нечто такое сложное. Особенно мужчина.
Д е в у ш к а. А что, например, сложного в тебе?
П а р е н ь. Этого не увидать глупым женским глазом!
Д е в у ш к а. Если хочешь знать, то, что можешь ты, могу и я.
П а р е н ь. Ах вот как? Ладно, посмотрим! Можешь ли ты, например, поговорить с этой колонкой? (Подходит к бензоколонке.) Я, например, могу взять у нее интервью.
Д е в у ш к а. Ну, возьми!
П а р е н ь. Не веришь? Хорошо! (Становится напротив бензоколонки и незаметно включает магнитофон.) Уважаемая сеньора колонка! Могу ли я задать вам несколько вопросов?
Б е н з о к о л о н к а. Спрашивайте, спрашивайте, молодой человек. Это хорошо, когда молодые люди задают вопросы!
П а р е н ь. Что вы думаете о современной молодежи?
Б е н з о к о л о н к а. Сократ когда-то сказал: современная молодежь не уважает стариков. Она…
П а р е н ь. Я спрашиваю вас о современной молодежи, а не о когдатошней.
Б е н з о к о л о н к а. Когдатошняя молодежь была в свое время современной. Как видите, недостатки современной молодежи уходят корнями в прошлое, которому две с половиной тысячи лет…
П а р е н ь. Уважаемая сеньора колонка, а какие недостатки современной молодежи вы считаете главными?
Б е н з о к о л о н к а. Слушайте внимательно!
Слышатся таинственные звуки тимпана или тарабука, они слагаются в современные танцевальные ритмы, сменяющие друг друга. Этот своеобразный ритмический монолог длится 20—25 секунд.
Вы все поняли, молодой человек?
П а р е н ь. Абсолютно все! Простите, еще один вопрос: представительницей какого типа колонок вы являетесь?
Б е н з о к о л о н к а. В данный момент я выражаю мнение двадцатилитровых колонок.
П а р е н ь. Но ваш объем — десять литров…
Б е н з о к о л о н к а. Молодой человек, вы задаете слишком много вопросов! Все!
Пауза.
П а р е н ь (Девушке). Ну, что скажешь?
Д е в у ш к а. Ого, ты молоток… А зачем ты разговариваешь с неодушевленными предметами?
П а р е н ь. Понимаешь, малышка, неодушевленный предмет как-то более сосредоточен, что ли, более терпим к человеку, более умен…
Д е в у ш к а. А ты можешь разговаривать только с колонкой или, например, с баком тоже?
П а р е н ь. Могу и с баком, но я больше люблю колонку…
Д е в у ш к а. Бак, наверное, очень гудит.
П а р е н ь. Вообще, одно дело — колоночка, другое — бак.
Д е в у ш к а. Ясно. А с цистерной-то ты, конечно, не разговаривал, она на тебя и внимания не обращает.
П а р е н ь. Я боюсь ее спрашивать. Ведь я иногда задаю такие вопросы…
Д е в у ш к а. Боишься, что она взорвется?
П а р е н ь. А ты думаешь — нет?
Д е в у ш к а. А ты поговори с ней издалека.
П а р е н ь. Слушай, какие мы с тобой тут глупости говорим, а? Так я соскучился по глупому человеку!
Д е в у ш к а. Почему? Разве Киска так редко бывает здесь?
П а р е н ь. Прости, ты о чем?
Д е в у ш к а (смеется). Ишь ты — «прости», говорит. Что это ты вдруг такой вежливый стал?
П а р е н ь. Слушай, ты! Ты Киску не трогай…
Д е в у ш к а. Прости — почему?
П а р е н ь. Киска, она… Я люблю ее.
Д е в у ш к а. Она ужасная дура, эта твоя Киска!
П а р е н ь. Если ты скажешь еще хоть одно плохое слово про нее, я тебя выгоню!
Д е в у ш к а (единым духом). Твоя Киска дура, пустельга, трепачка, эгоистка, и думает только о себе, и не любит тебя, и только и старается всем нравиться: и Мони-ударнику, и Стиву Ривзу с тригонометрией, и этому мотоциклисту с поросенком, и Делчо-воеводе; она не стоит тебя, потому что ты добрый, потому что ты всю ночь продаешь тут бензин, и не спишь, и разговариваешь с бензоколонкой, и все делаешь ради нее, а она этого ничего не понимает, а ты ничего не видишь, потому что такие, как ты, ничего не видят, потому что ты добрый, потому что ты слепой и глупый, глупый, глупый!!!
Пауза.
П а р е н ь. Вали отсюда, дохлятина несчастная!
Д е в у ш к а. Я пойду, но мне очень обидно за тебя… (Выходит.)
П а р е н ь (в одиночестве). Мсье бак, все женщины психованные! (Барабанит пальцами по баку, бесцельно тычется во все углы.)
В дверях снова появляется Д е в у ш к а.
Д е в у ш к а. Извини, я опять вернулась… Там что-то грохнуло в темноте, и я струсила… Ты прости за то, что я тут наговорила про Киску…