«Красное и коричневое» и другие пьесы
Шрифт:
Г е л е р. Разве этого мало? Фрейлейн Адель молода, красива. Знает вас по процессу. Ей приятно познакомиться с вами лично.
Д и м и т р о в. Господин Гелер, позвольте вам напомнить, что такая полицейская галантность относится к области далекого прошлого и меньше всего присуща чиновнику немецкой полиции. Извините, фрейлейн Рихтгофен, вы не виноваты в этой комедии. Господин Гелер, я изложил вам свои четыре требования. Во-первых…
Г е л е р. Знаю, знаю, Димитров. Все эти вопросы, надеюсь, будут решены в ближайшие дни.
Д и м и т р о в. Что значит «в ближайшие дни»? Со дня
Г е л е р. Димитров, худшее позади. Зачем теперь спешить? Отдохните. Вам отдых не повредит.
Д и м и т р о в. Вы, немцы, обладаете удивительной способностью сохранять спокойствие после поражений. Может, вас успокаивает надежда на выигрыш в следующей игре?
А д е л ь (внезапно кричит). Запрещаю!
Д и м и т р о в. Что запрещаете, фрейлейн Рихтгофен?
Г е л е р. А вы, Димитров, обладаете удивительной способностью оскорблять даже тех людей, которые хорошо к вам относятся.
Д и м и т р о в. Поза обиженной дамы вам не подходит, господин советник. Пять часов кряду суд скучал, пока вы излагали свои доказательства. Единственный, кто вас слушал, был я. Хотя бы поэтому вы должны испытывать чувство стыда передо мной, как испытывал его я, когда слушал вас.
Г е л е р. Вам не удастся меня оскорбить. У меня нервы крепче, чем у премьер-министра.
Д и м и т р о в. Фрейлейн Рихтгофен, вам нравятся ответы господина советника?
Г е л е р. Извините за откровенный вопрос, Димитров: на что вы рассчитываете?
Д и м и т р о в. Не понимаю вашего откровенного вопроса. Что вы имеете в виду?
Г е л е р. Я имею в виду ваше будущее.
Д и м и т р о в. Мое личное будущее меня не интересует, господин советник. А того, что интересует меня, вы никогда не поймете. В данный момент меня интересует только ответ на мое заявление. Кроме того, я хотел бы передать вам телеграмму на имя премьер-министра Болгарии господина Мушанова, в которой я пишу (читает): «Ввиду того, что я намерен вернуться на родину и заниматься политической деятельностью, я повторяю свое публичное заявление перед германским судом, а именно: после окончания процесса о поджоге рейхстага вернусь в Болгарию, чтобы бороться за отмену приговора, вынесенного мне в связи с Сентябрьским восстанием 1923 года. Требую для этого свободного проезда, личной безопасности и публичности суда». (Протягивает телеграмму.) Передайте, пожалуйста.
Г е л е р (кладет телеграмму в ящик стола). Удача на лейпцигском процессе дает вам надежду стать героем еще одного процесса?
Д и м и т р о в. Вы, господин Гелер, можете комментировать это, как вам заблагорассудится. Я лишь прошу направить телеграмму в Болгарию. Кроме того, я настаиваю, чтобы мне вернули книги из моей личной библиотеки.
Гелер звонит. Входит ш т у р м о в и к.
Г е л е р. Уведите его.
Димитров и штурмовик уходят.
Вот как выглядят враги Германии. Они решительны и упорны. Поэтому и наша борьба должна быть решительной и упорной.
А д е л ь. Наша борьба будет решительной и упорной.
Затемнение.
Наверху освещается узкое зарешеченное помещение. М а ш и н и с т к а быстро стучит на машинке. Ш т у р м о в и к диктует ей список лиц, подлежащих аресту.
Ш т у р м о в и к. «Франкфурт-на-Майне:
657. Профессор Лёве — социология.
658. Профессор Карл Мёнике — философия.
659. Профессор Рихард Кох — медицина.
660. Профессор Зоммерфельд — филология.
661. Профессор Тилих — философия.
662. Профессор Хорхгеймер — социология.
663. Профессор Геллер — гражданское право.
Кенигсберг:
664. Профессор Генцель — гражданское право.
665. Профессор Панет — химия.
666. Профессор Родемайстер — математика.
667. Профессор Шнайдер — философия.
Геттинген:
668. Профессор Франк — экспериментальная физика, лауреат Нобелевской премии.
669. Профессор Хониг — уголовное право.
670. Профессор Макс Борн — теоретическая физика.
671. Профессор Эмми Нотер — философия.
Гейдельберг:
672. Профессор Ганс фон Эккерт — журналистика.
673. Профессор Радбрух — уголовное право.
674. Профессор Альфред Вебер — социология».
Затемнение.
Снова загорается свет. Кабинет председателя IV уголовного сената имперского суда. Г е л е р сидит в кресле у письменного стола, обхватив голову руками, — этот жест то и дело повторяется в течение спектакля. Входит д-р Б ю н г е р.
Б ю н г е р. Господин Гелер, я вызвал вас не для того, чтобы заниматься разбором ходатайств Димитрова. У него есть право требовать, у нас — отказывать. Буду откровенен. Проблему Димитрова пора решить физически. Насколько мне известно из разговоров в высших сферах, фюрер ожидает именно этого.
Г е л е р. Если я вас правильно понял…
Б ю н г е р. Вы меня поняли абсолютно правильно, господин Гелер.
Г е л е р. Кто будет нести за это ответственность?
Б ю н г е р. Во всяком случае, не вы.
Г е л е р. Вы знаете, господин Бюнгер, какую известность приобрело имя Димитрова во всем мире. Не кажется ли вам, что такой акт может скомпрометировать наше правосудие и вызвать шумный международный скандал?
Б ю н г е р. Я думаю, что скандал, о котором вы говорите, господин Гелер, будет менее шумным, чем прошедший процесс. Разумеется, эта операция может повлечь за собой кое-какие осложнения. Но разве можно их сравнить с теми, мягко говоря, неприятностями, какие причинит Германии этот болгарин, если он вырвется отсюда… Беритесь за эту операцию, господин Гелер. Игра стоит свеч. Вы еще молоды, и у вас так много впереди.