Крепость
Шрифт:
— Укладываться в рамки — что это означает?
— Знаешь, я лучше поясню свою мысль примером. Вот что пришло мне сейчас вспомнилось: я, прежде чем добрался до Барраса, иначе говоря, во Флот, совершил большой поход по воде. Вниз по Дунаю, на раскладном каноэ и прямо в Черное море и на Константинополь. А на обратном пути посетил Венецию, а затем по прямой через Инсбрук, Миттенвальд и Гармиш. Там есть поезд, который поднимается на гору Мартинсванд…
— К чему ты это все говоришь? — Прерывает меня Старик. — Мартинсванд мне ни к чему — я хотел бы услышать от тебя хоть что-то о Вторжении!
— Суть вот в чем: Там в купе сидели много теток, трещавших как сороки по каким-то пустякам, которые все были где-то вместе летом и трещали они не умолкая: мол, простыни не были хорошо проглажены и несли тому подобную муру. А потом одна из них спросила меня, откуда я еду, потому что у меня был довольно объемный рюкзак, и так как я тогда очень ценил правду, то честно и сказал, что еду из Константинополя. В следующий миг все в купе посмотрели на меня с удивлением, а затем сидящая рядом тетка повернулась ко мне спиной. И с этого момента я перестал существовать для всех присутствовавших — словно был просто воздух. А ведь я ничего не сделал, просто сказал правду — ничего, кроме правды.
Старик пытается какое-то время совладеть со своей мимикой, но начинает странно кривить рот слева направо и снова налево.
— Так я приобрел опыт, как видишь, — заканчиваю я.
— Послушай-ка, — произносит Старик, и теперь, наконец, начинает смеяться: он смеется глубоко внутри, и этот смех звучит у него почти как кашель.
— Тебе хорошо смеяться. А я уже ничего не рассказываю из предосторожности. То, что я мог бы рассказать, может быть легко интерпретировано как пораженчество. Так что лучше будем считать, что никогда ничего не было.
— Чего никогда не было?
— Так много самолетов в небе одновременно, этого никогда не было. Не было и солнца, затемненного летящими копьями — ты уже говорил об этом. А я вижу эту картину как наяву.
— Это все лирика! — произносит Старик презрительно. — Это не более чем лирика! Прочти-ка вот здесь! — И он берет газету со своего стола. — Понимаешь, нам катастрофически не хватает сейчас самолетов с четырьмя двигателями, которые могли бы осуществлять дальнюю разведку для наших подлодок — но вот здесь газета Фолькише Беобахтер доказывает, что четырехмоторники это вздор, и союзники не совсем в своем уме, что строят такие самолеты… и что наши двухмоторные самолеты являются самыми превосходными изделиями, что ты и можешь узнать, прочитав вот здесь….
Я с сомнением смотрю на Старика.
— Вот — читай!
Но, несмотря на это свое требование, он не дает мне газетный лист, а читает сам, с презрением в голосе, вслух: «Зачем нам четырехмоторные бомбардировщики?» — это заголовок! — «… -Германия уже давно является пионером в разработке новаторских разработок в конструировании четырехмоторных боевых самолетов, в то время как американцы только приступают к строительству четырехмоторных самолетов большой вместимости. Поэтому должны быть другие, более весомые причины, тому, что немецкая авиация предпочитает быстрые и проворные двухмоторные истребители-бомбардировщики четырехмоторным конструкциям… В борьбе с вооруженными силами противника быстрые истребители имеют явное преимущество, и как раз четырехмоторные англо- американские бомбардировщики легко сбиваются одним нашим истребителем. Только в огромных стаях эти тяжелые бомбардировщики представляют силу, что, однако тоже довольно сомнительно, о чем свидетельствует увеличение числа сбитых самолетов… (Фолькишер Беобахтер, от 26 мая). Все же не верю: мы годами ищем наши собственные машины, а газета называет это сумасшедшей мистификацией. А вот еще заметка: (Падение Англии в пропасть). Я все время задаю себе один и тот же вопрос: интересно, что это за люди, которые так все расписывают? Это же ваши люди, которые все высасывают из пальца! Эти затушевывания, выкручивание, обман по всем строчкам, это какая-то…
— … Блевотина! — добавляю невольно. — А какое я отношение имею к этим господам, хотел бы я знать?
— Все это твоя фирма! — настаивает Старик. — Просто не могу взять в толк, что такого рода люди считают всех нас за дураков. Я постоянно спрашиваю себя: Что происходит? Разве есть такие идиоты, которые в это верят?
— Есть, и не один! Посмотри хотя бы на твое непосредственное окружение.
Старик смотрит на меня открыв рот, потом поджимает нижнюю губу зубами, на лбу делает гармошку из морщин и, наконец, тихо выдавливает: — Это точно.
— Возьмем имеющиеся новые лодки — а теперь давай скажем честно: Это же ничего. Возможно, что здесь одна есть законченная и готовая стать в строй, а там есть еще одна — но все лодки, не могут быть новыми…
— Нет, — Старик прерывает мои размышления, — это опять не то. Однако подобная ложь отлично работает еще со времен копья и топора!
Вдруг в голосе Старика зазвучали снова нотки неприятия. Умеет этот негодяй маскировать свое настоящее мнение! Тот еще черт!
— А как относиться к тому, что наши верфи бомбят днем и ночью?
Вместо ответа, Старик шмыгает носом и делает такое лицо, словно он унюхал нечто очень дурно пахнущее.
— Не пора ли нам на воздух? — спрашивает он, и мне приходится выбираться из слишком глубокого кресла. — Разомнем ноги?
— С удовольствием! — отвечаю сурово и почти официально.
— Лодка первой флотилии подорвалась в гавани на мине. На одной из тех проклятых зверюг с реле, — говорит Старик, едва я утром появляюсь в его кабинете. — Лодка затонула! Много тяжелораненых. Дозорный сообщил мне, что ночью самолет разбрасывал мины. Именно их-то ночью и искали катера-тральщики типа R-Booten- но безрезультатно! Против таких неприятностей мы просто ничего не можем поделать! — Старик волнуется и сильно трет подбородок.
«Коварная тайна подводных лодок больше не ваш конек», думаю про себя: «При любом передвижении лодки вырабатывается импульс, который поступает в электроцепь мины, что создает в цепи серию электровспышек, и в итоге мина всплывает и происходит ее взрыв…
…Сейчас вряд ли найдется хоть одна наша подлодка в Бискайском заливе, а несколько лодок в Бункере все еще не готовы к выходу в море… …Согласно докладу Вермахта, продолжаются ожесточенные бои вокруг Кана. А это значит безусловный успех янки! Пытаюсь мысленно представить карту, чтобы сориентироваться: Мне трудно понять все эти атаки и контратаки в Кане.
— Они умело разгружают свои бомбовозы над Мюнхеном, — говорит Старик внезапно.
— Это уж точно! — я отвечаю так холодно, насколько это возможно, и думаю: Не совсем верный тон для начала разговора, к которому, по-видимому, стремится Старик.
— Над озером Штарнберг было сбито изрядно самолетов, — спустя некоторое время, он начинает снова.
Для меня это звучит еще хуже. Тем не менее, поднимаю, как бы демонстрируя безразличие, плечи.
Наконец, говорю: — Если это правда. Над Гельголандом тоже сбили десятки бомбардировщиков только сам Гельголанд ничего об этом абсолютно не знал…