Крепость
Шрифт:
— Здесь все изменилось в последнее время, — говорит инженер флотилии Крамер вызывающе громко, после того, как садится в этом бараке на стул прямо напротив меня. Скудость стола между нами лишь подчеркивается в худшую сторону заляпанной пятнами скатертью.
— Я так и понял! — отвечаю ему как можно равнодушнее.
— Подождите еще, пока еду принесут.
Моряки приносят и ставят еду на стол в больших керамических суповых мисках. Когда подходит моя очередь наполнить черпаком тарелку, обер-лейтенант направляет на меня свой взгляд в предвкушении спектакля. Как под гипнозом, быстро хватаю ложку и пробую странного серого цвета густой суп.
— Ну? — спрашивает Крамер. — Разве эта бурда не похожа на жратву для лосей?
Я готов от смущения, от множества устремленных на меня взоров, под стол залезть. Но поступаю так, как будто должен опять попробовать, чтобы высказать наверняка свое суждение. Проглотив еще одну ложку варева, говорю:
— По вкусу напоминает еду из ресторана Tour d’Argent!
— Да что Вы говорите такое?! — орет Крамер через стол. Затем демонстративно откладывает в сторону свою ложку и объявляет:
— Я уже поел!
— Вот обрадуется зампотылу, — слышу голос соседа по правую руку от меня и спрашиваю:
— Почему?
— Так он получит больше корма для своего свинарника.
— Свинарника? — спрашиваю недоуменно.
— У нас здесь есть замечательная, просто процветающая свиноферма. Разве Вам еще никто об этом не говорил?
Обер-лейтенант Крамер заметно наслаждается озадаченным выражением моего лица. Он не может знать, какие опыты я делал в Бресте со свиньями, и также то, что рядом находится Обер-свиновод Бартль.
— Третья Флотилия — это Флотилия с наибольшим количеством свиней! — гремит Крамер тут же. И затем громко орет через весь стол:
— Я только спрашиваю, почему эта жратва попадает на наш стол вместо того, чтобы непосредственно из котла поступать напрямую в свинарник?!
— Шеф Флотилии, вообще сюда не заходит!
Слышен теперь голос адъютанта, который занимает место как раз за соседним столом.
— Он наверняка знает, что здесь подают! — заключает Крамер. А затем говорит мне:
— Ваш командир тоже еще отсутствует.
— Наверное, ему не сообщили, что сейчас обед. Он, скорее всего, принимает душ. Или лежит, отсыпается.
— Понятно! — бросает Крамер.
Но внезапно изменяет выражение лица.
— В городе соблюдайте предельную осторожность, впрочем, особенно вечером, я так думаю. Примите это предупреждение как обычную предосторожность. Ночные прогулки могут дорого стоить…
И в тот же миг еще один человек, сидящий напротив, обращается ко мне:
— Поскольку Вы здесь новичок, запомните: Не ходите в кино!
— А что в этом опасного?
— Блохи! Вас просто сожрут и не подавятся. Это что-то! Тигры, а не блохи! Дома они почти все вымерли — но не здесь!
Господи! Мне просто необходимо, наконец, принять душ! И тут мне приходит на ум: У меня нет сменного белья! Мне снова придется напялить на себя эти плохо пахнущие лохмотья, даже если я отдраю себя до блеска… Нет! Только не это! Все мое тело и разум противятся этому. Только не это! говорю себе еще раз. Надо выработать план действий: нижнее белье быстро простирнуть, затем рубашку цвета хаки, и отстегнув подкладку, напялить ее на себя — пока нижнее белье не высохнет на солнце. А после этого еще раз простирнуть рубаху и аккуратно ее выжать.
А подкладку разве можно стирать? Этот вариант, к сожалению, не годится. Ее материал слишком толстый, и не высохнет так быстро.
Допустим, говорю себе, но таким образом, как я это себе планирую, у меня между кожей и подкладкой все-таки будет хоть какой-то изолирующий слой.
Сказано — сделано:
Мое тело, промокшее до костей, стоит, наслаждаясь, под сломанным душем.
Что за благодать!
Я моюсь, ощущая каждую клеточку своего тела и ощупывая себя: Затылок, плечи, грудь. Я весь «в наличии» и данные мне Богом при рождении части тела — все при мне. Осматриваю тело спереди и при этом не обнаруживаю ни малейшего повреждения. И стоя в бьющих по телу и голове водяных струях думаю: Почему же я снова остался жив? Почему только я остаюсь снова и снова неповрежденным? Часто казалось речь шла буквально о нахождении на волосок от гибели, но смерть проносилась стороной. Неудивительно, что я уже давно начал верить в свою неуязвимость. Так оно и есть: Мое святое, благословенное тело — неуязвимо…
Мое тело совершенно: Оно гораздо лучше выдерживает волны перепадов давления от взрывов, чем это делают фланцы в корпусе подлодки.
Моя кровь пульсирует, мои легкие качают воздух как кузнечные меха: Абсолютно все во мне функционирует.
Кладу средний и указательный пальцы левой руки на шею слева и нахожу там артерию, по биению пульса. Где-то, наверное, 70 ударов в минуту — здорово!
Когда я полностью отвертываю краны, то на какой-то миг пугаюсь вида падающей воды. Но я начеку и невольно декламирую стихи:
«Бежит волна, шумит волна! Задумчив, над рекой Сидит рыбак…»И тут ловлю на себе укоризненный взгляд человека, также желающего принять душ. Я, в гордом одиночестве, вообразил себе, что только я могу похвастать умением декламировать стихи в минуту релаксации, но внезапно этот человек встает и декламирует дальше:
— «…душа полна Прохладной тишиной…»В следующий миг он, обнаженный, подает мне свою влажную от пота ладонь для рукопожатия.
— Я здесь Второй помощник.
Знакомство в обнаженном виде — снова!
— Вы были довольно сильно удивлены при освидетельствовании…
— Как Вы это узнали?
— Совершенно просто: стоило только присмотреться к Вам — и все стало совершенно ясно. Ведь мы здесь больше уже ничему не удивляемся…
Мой знакомый аккуратно намыливается, и при этом говорит:
— Собственно ему требуется разрешение на право ношения оружия при таких саблеобразных ногах!
Ясно, что он подразумевает этими словами своего шефа Флотилии.