Крепость
Шрифт:
— Где Ваши вещи? — спрашиваю решительно.
— Еще на лодке, господин лейтенант, — производит Бартль, наконец, и голос его звучит глухо, как из могилы.
— Я, на Вашем месте, лучше бы вынес их сейчас сюда!
— Слушаюсь, господин лейтенант, — колеблется Бартль и преданно смотрит мне в глаза. Приходится скомандовать ему:
— Ну, тогда — вперед! — чтобы он пришел в движение.
Не думаю, что это была верная мысль Старика придать мне этого истощенного, старого боцмана в эту поездку. Собственно говоря, чудо уже то, что он до сих пор все еще движется, а не валяется в отсеке, как олень-подранок. Но я должен бы позаботиться также и о моих вещах! А потому вверх в башню и через рубочный люк снова вниз. При этом каждое движение причиняет невыносимую боль. Господи, до чего же болят мои кости! Хотя лодка уже довольно долгое время была провентилирована, едва могу выдержать этот страшный смрад внизу! Итак, быстро нырнуть в китель! Кобуру с пистолетом пристегнуть к портупее. Сумка уже уложена. Автомат косо за спину. Хорошо, что взял его с собой. Здесь я, пожалуй, едва ли получил бы автомат. А теперь еще переместить в нагрудный карман приказ на марш, самый важный документ, который у меня есть на сегодня. Когда снова оказываюсь в свете дня, на пристань въезжает кюбельваген, из которого выходит человек в синем — словно из книжки с картинками: Адъютантский аксельбант на груди кителя, элегантно выглядящий человек в синей форме — ага, господин Шеф Флотилии прислал представителя. Человек смотрится распухшим, как будто наполнен газом. Фуражка сидит строго прямо, как у трамвайного кондуктора. Строго прямо — согласно инструкции. Давненько не видел таких фуражек с высоко задранной тульей. Эта нелепая фигура держит руки далеко за спиной. Может потому, что так он может предъявить зрителям свою пышную грудь. И тем создает еще большую синюю площадь, на которой толстый, плетеный адъютантский аксельбант видится наилучшим образом. Этот человек выглядит так, словно хочет позировать своим жеманством и нарядом в оперетте. Что за картина, когда оба, командир и эта реально фантомная фигура, стоят друг напротив друга и салютуют: Этот адъютант, должно быть, весит вдвое больше командира.
— Шеф, к сожалению, не может прибыть сюда лично, в настоящий момент, — слышу голос адъютанта, слишком высокий для его веса.
— Чудненько! — произносит командир визгливо, как возбужденная уличная дворняжка. — Осмелюсь спросить, как все должно быть здесь дальше организовано? Можем ли мы шлюзоваться, наконец, или должны все еще стоять в аванпорте?
— Все необходимые указания уже отданы, господин обер-лейтенант.
— «Уже» — это хорошо!
— Вас ожидали по заявке штаба на тридцать шесть часов раньше! — звенит высокий голос.
— Ах, вот как! И потому Вы подумали, что мы больше вовсе не прибудем?
Адъютант стоит, как аршин проглотил и не знает, что говорить дальше. Я задумываюсь, с каким животным можно было бы сравнить его. Наконец соображаю: Он стоит здесь так, как вон там, на пристани огромный токующий голубь. Наконец, адъютант снова очнулся.
— Мы получили сообщение, что у Вас на борту находятся 50 высокопоставленных служащих с верфи. Где же Ваши гости?
— Гости! — передразнивает его командир. — Гости! — звучит эхом еще раз, — Эти славные господа просто смылись с борта! Они слиняли — так сказать, совершенно растворились…, если Вам будет угодно! — Командир произносит это уже истерически высоким голосом.
Адъютант делает еще более наивное лицо, чем раньше. Меня так и подмывает зааплодировать командиру. Очевидно, он едва сдерживается от ярости, чтобы не послать ко всем чертям этого павлина и продолжать стоять перед ним по стойке смирно. Внезапно еще больше фигур в безупречных синих форменных одеждах появляются на пристани, кортики висят на перевязях и у всех высокозадранные тульи фуражек! Здесь на юге, очевидно, порядок в форменной одежде стоит на высоком месте. Только чего хотят эти статисты с их кичливым жеманством и взглядами полными любопытства? Они ведут себя так, будто наступил полный мир и будто помешанный на самоубийстве Томми не может появиться здесь в любое мгновение — а может и несколько таких сорвиголов. Надо бы выпить хоть глоток: Мое горло сухое как пустыня. Но откуда взять этот глоток? Возвращаться на лодку не хочется. И, кроме того: Я не могу пропустить весь этот спектакль.
— Осмотр начнется после швартовки в Бункере на территории Флотилии! — раздается голос кастрата адъютанта.
— Осмотр на территории Флотилии? Что это значит? — доносятся голоса.
Спрашиваю Номер 1:
— А кто останется при лодке?
— Они выставят так называемую «охрану прибытия», — получаю ответ.
— Ну, дают парни! — веселится кто-то рядом со мной.
Случайно повернув голову, вижу, как уводят летчика-канадца: В группе из трех человек он идет к машине, припаркованной рядом с железнодорожными путями. Странно, что я не слышал эту машину. Канадец отстает, и я думаю: Бедняга! Я охотно бы вступил в беседу с летчиком. Теперь слишком поздно. Этот человек вызывает у меня жалость тем, как он, в поношенных тряпках подводников сопровождается двумя парнями из Люфтваффе. Наверно ему столько же лет, сколько и мне.
Затем на пристань въезжают две санитарные машины. Одна для двух наших раненых.
Слышу, как моряки передразнивают адъютантам:
— Шеф к сожалению не может прибыть! — Ты слышал это? — Они не могут прибыть!
— Наверное, поносом просрался от радости за нас!
— Вы можете ехать со мной в кюбельвагене! — адъютант внезапно обращается ко мне. — Ведь Вы же военный корреспондент?
— Так точно! — отвечаю молодцевато. — Могу ли я взять с собой моего боцмана?
— Ваш ассистент?
— Ассистент? Нет, не военный корреспондент, но человек, который также не принадлежит к экипажу подлодки…
Тут я останавливаюсь и не знаю, как должен объяснить этому надутому павлину всю ситуацию. — Видите ли, я отвечаю за боцмана Бартля.
— Ради Бога!
Я бросаю автомат на плечо и испытываю фатальное чувство выглядеть преувеличенно воинственно — уже хотя бы потому, что я здесь единственный, кто имеет оружие. Нет! Бартль тоже имеет свою пушку, 7.65, в кобуре, а именно — как и раньше — на животе. Мой же Вальтер соскользнул мне почти на спину. Водитель адъютанта вытягивается по стойке смирно, а затем заводит машину, когда адъютант приказывает ему «Назад, во Флотилию!». Кюбельваген так сильно бьется задком по мостовой, что невольно приходится держаться за верхний кант окна. Чертов «сырок»! Скачет как козел. Вместо того чтобы объезжать препятствия в виде ям и выбоин, водила просто гонит его упрямо по прямой. А может ему приспичило посрать и ломит в животе — тогда ему конечно до одного места, поломает ось он или нет. Наконец въезжаем на неповрежденную гранитную мостовую, и я говорю адъютанту в затылок:
— У меня здесь в сумке секретные вещи. Они должны попасть, как можно быстрее, в Берлин. Мне нужен транспорт!
Адъютант не говорит ни слова, словно не слышит. Затем произносит:
— Все чертовски плохо! Понимаете: Очень плохо! — И затем добавляет:
— Совершенно нет бензина! Вам следовало бы лететь с КПФ…
С КПФ? эхом звучит во мне. Что он хочет от меня? Хочет ли прощупать? Или выведать что-то? И я произношу как тупица:
— Но КПФ же сидит в Анже…
— Сидел! — я бы так сказал. — Однако вчера он был еще здесь, а затем улетел в Париж. Мы ожидали Вас раньше! Поэтому также и шеф Флотилии отсутствует.
— А он где?
— На рыбалке.
— Черт возьми! — вырывается у меня. Более всего мне хотелось бы сказать: Не тяни, выкладывай, что еще случилось?!
Неужели сам КПФ в подвешенном состоянии? Теперь это становится действительно интересно. Как командующий он мне нравится. Он всегда поступал правильно. Мне только любопытно, как Верховный произноситель лозунгов Дениц сумеет выпутаться из аферы. В Bernau он находится очень далеко от расстрела. К тому же у него еще есть какое-то время на выбор: Ампула с ядом или пистолет. Утопление, это, конечно, ему не грозит. Адъютант полуоборачивается и говорит:
— Вы можете рассчитывать впрочем, получить от комендатуры гостиничный номер. Но я бы этого Вам не советовал.
— Клопы? — спрашиваю заинтригованно.
— Не то чтобы, — отвечает адъютант, но таким странным голосом, что я недоуменно смотрю на него сбоку.
Наконец его лицо потеряло выражение более соответствующее овце. Он даже косо улыбается и произносит:
— Или лучше сказать: И клопы, вероятно, тоже. Но не они являются проблемой. Имелись случаи нападений…
— Нападений?