Крепость
Шрифт:
— Куда Вы должны следовать? — интересуется Бартль у ефрейтора самый теплым тоном, и так как я смотрю этому парню теперь прямо в глаза, он отвечает, повернувшись ко мне:
— Моя часть стоит в La Pallice, господин лейтенант.
— А мы как раз оттуда! — говорю ему.
Узнаю, что ефрейтор везет коленвал для аварийного генераторного агрегата, «чертов французский фабрикат — только в Париже и есть запасные части, господин лейтенант. Но без этой штуковины мы в полной жопе.»
Смотрю на этого парня как на представителя чужого народа. Он являет собой, скажу не кривя, редкий экземпляр солдата: Человек с инициативой, во всяком случае — один из того сорта людей, который мог бы выкрасть из ада саму чертову бабушку. При этом он не выглядит каким-то особенным. Но парни, которые появились со шноркелем в Бресте, тоже не выглядели особенными.
Мужество, упорство и все другие, более мелкие добродетели до поры до времени трудно заметить в таких людях…
Теперь, кажется, ефрейтор тоже проявляет любопытство и направляет взгляд через ствол дерева на нашу повозку.
— Это же газогенератор, господин лейтенант! — удивляется он и смотрит на меня, открыв рот.
— Верное наблюдение, — улыбаюсь в ответ.
А этот парень в ответ весело хохочет и отгибает несколько ветвей в сторону, чтобы получше рассмотреть «ковчег».
— Я знаю эту машину! — провозглашает он уверенно.
— Как так?
— Ну как же, господин лейтенант! Я точно ее знаю! Верно!
— Теперь, однако, я удивлен…
— Ясно, господин лейтенант, эта машина из Ля Рошеля… Но у нее здорово спущены шины!
Ефрейтор показывает чудеса гимнастики перебираясь через ствол, и я пытаюсь следовать за ним. Вплотную с «ковчегом» он очень низко присаживается, и я тоже слегка приседаю, нажимаю, ощупывая, на шину и изрекаю:
— Вот зараза! В самом деле, полная жопа!
Парень сразу же замечает, что его приглашают поучаствовать в предстоящем обмене, но лишь широко лыбится:
— Я бы не рискнул ехать на них по щебенке, господин лейтенант, — произносит он и смотрит при этом на меня ни капли не смущаясь. В этот момент в разговор встревает Бартль:
— Не болтай ерунду! Машина идет как по маслу! — Бартль кажется в миг озлобленным, так, словно его страшно задело, что кто-то осмелился ругать его «ковчег».
— Как скажете, господин фельдфебель, — отвечает на это ефрейтор с мягкой иронией в голосе.
— Господин боцман! — поправляет его Бартль. Но этим не лишает парня уверенности.
Тот слегка потирает лоб и говорит:
— Ааа… Понял: Вы же — из Морфлота!
Бартль уже хочет вскипеть, но тут замечает, что ефрейтор смотрит на наш номерной знак группы обслуживания военных сооружений.
— Ну, нам пора бы начать решать нашу общую проблему, господин лейтенант! — говорит ефрейтор и перелезает обратно через дерево.
Я встаю и говорю себе: Действительно пора! Но только спрашивается: Как?!
А затем вижу сквозь листву лежащего дерева, как ефрейтор, из автобуса, с заднего места для пассажиров, достает на дорогу, выдергивая рывками, толстую, ржавую цепь и так бросает ее против ствола, что ржавчина поднимается столбом в воздух. За цепью следует гибкий стальной трос, который яростно противится сматыванию в кольца, поскольку не был аккуратно уложен в бухту до того. С интересом наблюдаю, как ефрейтор яростно занимается тросом, и слышу его проклятия и ругань.
— Это похоже на усмирение дикого зверя, — говорю тихо. А Бартль добавляет: «Ни фига себе!», что должно выражать, очевидно, его крайнее удивление.
— Давайте, Бартль! Помогайте! Вы и «кучер»! Я могу и в одиночку постоять на охране.
Скоро замечаю, что этот мой приказ был ошибочен: Ефрейтор не хочет никакой помощи.
Он обвивает трос весьма искусно, так словно должен обвить его вкруг швартовочной тумбы, вокруг мощного ствола — а именно на самом его толстом конце, около среза. Затем несколькими простыми, но понятными движениями рукой, показывает мне, что трос слишком короток и что нужен длинный рычаг.
Во мне еще более растет уважение к нему, потому что теперь ефрейтор присоединяет цепь к тросу, а другой ее конец к большому кованному буксирному крюку под мотором автобуса.
Связка из стального троса и цепи образует интересный линеамент на дороге.
Ефрейтор наклоняется то в одну, то в другую сторону — ясно: Он укладывает связку таким образом, чтобы она не запуталась, когда ствол начнет движение.
Наконец снимает китель и бросает его на сидение водителя. Мы же являемся лишь безучастными свидетелями происходящего.
Этот парень делает все так, будто с детства приучен таскать деревья автобусами.
Он еще раз проходит по стволу, сплевывает себе на руки, нагибается, показывая нам свой худой зад в испачканных штанах под грязной рубахой, проверяет еще раз положение троса и цепи, забирается, проворный как обезьяна, на свое водительское место и заводит мотор.
Напряженно наблюдаю, как медленно, буквально по сантиметрам автобус движется назад — и как при этом связка трос-цепь на дороге будто оживает и начинает натягиваться. И тогда автобус останавливается.
Ефрейтор снова вылезает из кабины и со всей тщательностью проверяет связку, а потом командует обоим моим воинам, чтобы они укрылись в кювете и не высовывались. Так как мотор автобуса гремит, не могу понять, что он им орет, но могу себе представить: Если трос разорвется, то снесет бошки напрочь!
Ефрейтор потирает руки. Все говорит в нем: Теперь отступать нельзя.
Я говорю «Тьфу, тьфу, тьфу» про себя и стучу так, чтобы никто не видел, три раза по стволу.
И тут же слышу хруст и стон. Рев и треск.
О, Господи! — это же шестерни коробки передач! Никакая машина не выдержит такой нагрузки! Вижу, как колеса пробуксовывают и с дороги поднимаются клубы пыли, как колеса, однако, затем, все же начинают движение: Ефрейтор два, три раза так сильно дергает, что ствол — и это не может быть обман зрения — сдвигается на несколько сантиметров.
А затем он слегка подъезжает вперед, переключает передачу опять на задний ход и заставляет автобус с взвывшим от натуги мотором, и треском передаточного механизма, сильно натянуть цепь и трос. После чего, под резкий вой, писк и хруст, сантиметр за сантиметром и с то и дело пробуксовывающими шинами он оттягивает ствол.