Крики в ночи
Шрифт:
— Я знаю, знаю. Но почему не назывались их имена? Чьи это были дети?
Момент интимности наступил и прошел. Она отодвинулась от меня.
— Не надо нам этого делать. Я не нравлюсь твоей жене.
— Эстель, просто скажи мне.
Я снова начал нормально мыслить и выстраивал логические связи. Эти вырезки, сохранившиеся в книге. Богатство Элореана. Каким-то образом все это было связано одной нитью.
— Кто купил его? Кто дал деньги?
— Это были дети важных родителей.
— Чьи? Чьи именно?
— Сын и дочь Марселя Сульта. Его испорченные детишки.
Она стала рассказывать, и прошлое оживало предо мной. Тридцать семь лет назад по этим краям прокатилась серия маниакальных поджогов. Просматривая газетные архивы, сна восстановила картину целиком. Затем поджоги внезапно прекратились. После того как в лесу обнаружили двух сожженных детей. Сенсационная история: два испорченных отпрыска богатой семьи, мальчик постарше и девочка, единственные дети Марселя Сульта, главы авиационной компании „Сульт-Франс“, сына человека, который стоял у истоков французской авиации, владельца двух огромных заводов в Тулузе и Марселе.
— Что же там случилось?
— Я пытаюсь это выяснить. Официально отрицалось, что дети Сульта виновны во всех этих поджогах. Не забывай, что эта провинция Франции надежно хранит секреты, а Сульты были очень влиятельны, даже могущественны. Очевидно, дети играли в каком-то шалаше, когда он нечаянно загорелся. Мальчик, Анри, попытался спасти сестренку, но их обоих поглотил огонь… Устроили грандиозные похороны. К этому времени месье Сульт уже умер, ходил слух, что с его смертью пришел конец династии, Его вдова стала затворницей.
— А поджоги после этого?..
— Больше никаких сведений я не нашла.
— То есть они действительно погибли там? Эти двое детей?
— Да.
Я убрал свои руки подальше от нее, представляя, как Мартин и Сюзанна исследуют эти леса и натыкаются на злосчастную поляну. Мы могли ведь там устроить пикник. Но они, конечно же, не были там: мы ведь только что приехали.
— Мне очень жаль, — снова пробормотала Эстель. — Такая страшная история.
Мне стало нехорошо, когда я представил себе огонь и их крики, хоть и минуло столько лет. Но ничто не могло помочь мне. Как объяснить, что двое моих детей исчезли и, возможно, мертвы? Какая может быть тут связь? Эстель снова заплакала. Она поняла меня.
— Дом, в котором вы остановились, был перестроен так, чтобы окна фасада выходили на место пожара. Поэтому Ле Брев и привел тебя туда.
— Господи милосердный!
— В те времена все эти места принадлежали Сульту.
Сердце мое бешено забилось. Книга о Святой Терезе в переплете из дорогой тисненой кожи сохранилась, наверное, с тех самых времен.
— Кому принадлежит дом сейчас?
Эстель вытерла лицо.
— Не знаю. Разве это важно?
Я считал, что важно. Предположим, моих детей выбрали не случайно, их приметили и похитили какие-то темные и жестокие силы. Я цеплялся за слабую надежду, что, поскольку тела их не найдены, они все еще могут быть живы. Но почему все-таки их похитили? Случайно? Это казалось маловероятным. Как часть какой-нибудь другой сумасшедшей схемы? Но если так, то кто ее замыслил и зачем?
Я с ужасом вспоминал всякие истории о похищениях и потайных местах, где садисты истязали свои жертвы. Мой ум отказывался сосредоточиться, потому что все это казалось сумасшествием. Эстель обняла меня и поцеловала.
— Прости меня, — сказала она.
— Что, черт побери, произошло?
На горле у нее пульсировала жилка, она лишь покачала головой:
— Ничего особенного. Ничего. Дальше нечего узнавать. Ты должен держаться.
По-французски ее слова звучали сильно. Я знал, что должен отвергнуть ее. Пора возвращаться к Эмме.
— 13 —
Эмма сидела на скамейке в тени платанов. Сначала она нас не заметила, похоже, погрузилась в мысли, смотря прямо перед собой, не замечая ни городского шума, ни проносящихся мимо машин, ни прохожих. Когда мы подошли к ней, она окинула нас подозрительным взглядом, и я испугался за душевное состояние жены. Что-то внутри нее проснулось в ответ на почудившуюся ей угрозу. Другая женщина взбудоражила ее. Эстель возродила ее к жизни.
Эмма сидела и смотрела на нас, притихшая и какая-то отстраненная. Может быть, сказывалось действие таблеток, а может, она принимала какое-то решение. Она выглядела истинно по-английски, когда отложила газету и поправила летнее платье от „Марка и Спенсера“.
— Привет.
Эстель уже пришла в себя. Она улыбнулась:
— Думаю, что мы кое-что выяснили. Давайте пойдем что-нибудь выпьем.
Эмма не смягчилась, но, по крайней мере, приняла предложение, и мы отправились в ближайшее кафе — одно из многочисленных заведений, раскинувшихся у реки. Мы сидели за белым столиком, под тентом в полоску, как будто не случилось никакого кошмара и наши дети были в безопасности. Но нет, я все время помнил о том, что они остались в прошлой жизни, дверь в которую захлопнулась. Я боролся с жарой и шумом бестолкового разговора, который сливался со звуками разбивавшейся о плотину воды, извергавшей брызги и пенившейся. Из головы не выходили эти две смерти в лесу и игрушки, украденные прошлой ночью.
Когда Эстель рассказала, что мы разузнали этим утром, Эмма долгое время молчала. Она с рассеянным видом вертела в руках кофейную ложечку. Я дотронулся до ее руки, и ее кожа показалась мне сухой и холодной, как у змеи. Да, безусловно, сказывалось действие снотворного.
— Насколько далеко вы заглянули? Я имею в виду — по времени? — вдруг спросила она.
Удивленная Эстель пояснила:
— На тридцать семь лет назад.
— Я это к тому, что достаточно ли далеко для того, чтобы уяснить, почему дети Сульта вели себя таким образом?
— Это были странные дети. Из странной семьи.
— А! — на губах Эммы мелькнула слабая, кривая, чуть ли не надменная улыбка. До нашей свадьбы у нее был короткий роман с психиатром, и что-то от его циничного отношения к человеческой натуре пристало к ней. — Как же они дошли до этого, дети из такой приличной семьи? Что довело их до сумасшествия?
Эстель нахмурилась, стрелки морщин залегли на ее лбу.
— Разве Сульты не участвовали в войне? — настаивала Эмма.
Я понял по реакции Эстель, насколько болезненным был этот вопрос. Война все еще оставалась свежей раной.