Крики в ночи
Шрифт:
— Как знаешь.
Мы смотрели друг на друга, не в состоянии достучаться друг другу в души и понять самих себя.
— Где ты будешь жить?
— Я вернусь в наш дом.
Наш дом в Ричмонде. Наш далекий замок, из которого мы отправились в это путешествие. Работа, даже последний проект госпиталя в Бристоле, не представляла теперь для меня никакого интереса. Жуткая утрата сказалась на нас по-разному. Глядя на Эмму, мне хотелось дать ей время, чтобы стать самой собой, вновь обрести свое старое сильное „я“.
— Дорогая, я тоже скучаю по дому, — сказал я. — Ужасно. Но я собираюсь остаться здесь ненадолго, Эм. На случай, если понадоблюсь полиции. Мне нужно еще кое-что проверить.
Эмма передвигала предметы на кухонном столе, будто это были шахматные фигуры. Солонка, перечница, тарелки и ножи. Персики, покрытые пушком, высыпались из бумажного пакета.
— Как тебе это нравится?
Я провел ужасный полдень, слоняясь по двору, даже прогулялся в лес. Никого не было вокруг, и все же меня не отпускало ощущение, что за мной исподтишка наблюдают. От ворот глазел жандарм. Когда я спросил, что случилось с его сослуживцем, он ответил, что не имеет ни малейшего представления. Его только что вызвали из Марселя на дежурство.
Вечером я убедил Эмму съездить куда-нибудь поесть. Мы направились в сторону магистрального шоссе, где стоял небольшой ресторанчик. За едой она молчала, проглатывая пищу так, будто не чувствовала вкуса блюд. Хорошая еда, которая проходила мимо нас, двое людей, отдаляющихся друг от друга, и даже вино для нее, кофе и бренди для меня не могли спасти положение, восстановить мосты между нами. Когда мы ехали назад под ясным небом, по которому, словно бриллианты, рассыпались звезды, я сгорал от желания обнять ее и успокоить в своих объятиях. Но она смотрела, не моргая, на дорогу впереди, на белую разграничительную полосу, в туннель, у которого, казалось, не было конца.
В постели я чувствовал ее тепло. Она лежала на спине, опять как маленькая девочка. Я чувствовал ее усталость, слышал слабый голос, которым она отвечала на мои вопросы. Но когда моя рука коснулась ее, она не пошевельнулась. И я понял, что она плачет без слез.
Я еще раз поклялся, что найду их.
— Не надо, не надо, не надо, — молила она.
Наши тела соприкоснулись, бедро к бедру, и был даже момент, когда она могла смягчиться. Но затем она опять погрузилась в свой персональный, полный одиночества траур. Мы лежали рядом, но были далеки, в ожидании развития событий. Но ничего не произошло. Наконец я подошел к окну и открыл жалюзи, чтобы посмотреть, на месте ли полицейская машина. Она стояла на выезде из двора: этот жандарм предпочитал оставаться снаружи, подремывая на сиденье.
Чего они ожидали теперь, опять прислав сюда дежурного полицейского? Просто хотели подбодрить нас или же ожидалась какая-то новая угроза со стороны ночного пришельца?
Над крыльцом горел свет, воздух был полон ночных теней.
Я вернулся назад в спальню, Эмма сняла ночную рубашку и лежала в постели обнаженная. Влажность окутала ее с ног до головы.
— Думаю, я поеду домой сейчас же, — произнесла она решительно.
— 14 —
Прошло еще одиннадцать дней. Они показались мне длиною в целую жизнь. Мне удалось забронировать для Эммы место на авиарейс из Тулузы, что означало двухчасовую поездку по горным дорогам, а затем по магистральному шоссе.
Ле Брев сидел в доме, наблюдая за нашими сборами.
— Я никуда не уезжаю, инспектор. Но моя жена решила вернуться домой…
— A-а. Думаю, что это самое лучшее для нее, — заметил он.
Когда мы остались одни в гостиной, я набросился на Ле Брева.
— Вы нам ни в чем не помогли, — отчитывал я его. — Она ждала новостей, а вы…
Он потер рукой подбородок:
— Расследования требуют времени.
— Черта с два они чего требуют. Что здесь происходит, черт побери? Как погибли дети Сульта?
Ле Брев отреагировал мгновенно:
— Кто рассказал вам, чьи это были дети?
— Скажем так, я просто выяснил.
— Это не ваше дело!
— Зачем тогда было показывать мне ту поляну?
Он уставился на деревья вдалеке, затем на меня.
— Мне казалось, что это может взволновать вас, — пояснил он. — И я увидел, что так и случилось. Где вы услышали эту историю?
— Прочитал в газетных репортажах.
Он продолжал поглаживать подбородок.
— Ага. Так, значит, вы читаете по-французски.
— Немного. Но мне помогают.
— Можете не тревожиться, — ответил он. — Для вас в этой истории ничего нет.
И это все, что он мог сказать.
Я отнес чемодан Эммы в машину. Она упаковала только одну сумку, другие вещи остались со мной. Клеррар обещал к концу двух недель заказать для меня номер в небольшом отеле, тогда я перевезу все вещи туда. Даже отъезд Эммы вновь возродил ужасы тех двух ночей: первой, когда исчезли дети, и второй, когда унесли собачку Сюзи.
Я надавил на Ле Брева, требуя объяснить причину исчезновения жандарма, но он рассказал то же самое, что и Клеррар:
— Он преследовал машину, месье. Кто-то хотел совершить кражу.
— Кражу? Но не Шоколадку же и книжки с комиксами хотел он украсть.
— Возможно, месье. Дежурный сказал, что видел чью-то фигуру. Затем вы сбили его с толку. Он выбежал и заметил машину. Он прыгнул в свою и бросился в погоню. Но в конце концов потерял ее.
— Он придумал все это, да?
— Вы можете думать все, что вам угодно, месье.
— Все это чушь собачья, — рубанул я. — Парень был парализован ужасом. Я же чувствовал его страх.
— Да прекратите вы! Вам лучше съехать из этого дома. Здесь слишком много воспоминаний. Тогда мы снимем охрану.
— Не нужна мне ваша охрана! — вскипел я. — Он пришел не за нами. Знаете же, что он пришел даже не за одеждой, а за любимой игрушкой Сюзи и книгами Мартина. О чем вам это говорит?
— Возможно, месье, ему помешали, прежде чем он продвинулся дальше.
— Угу. Значит, он взял пушистую собачку и?..
— Как сувенир, может быть. В темноте, месье.
Должно быть, у меня на лице отразилось то, о чем я думал. Я не доверял ему, а он считал, что я замешан в этом. Этот коротышка по-своему пытался вывести меня на чистую воду.