Крики в ночи
Шрифт:
— Конечно.
— Заводы ведь находились на юге?
— В Тулузе и Марселе.
— И что же случилось с авиационным производством? — тихо спросила Эмма.
Эстель явно увиливала от ответа:
— Мне нужно проверить…
— Давайте выпьем еще по чашечке кофе, — предложил я.
Мы видели, что Эстель чувствует себя не в своей тарелке, но она все же пыталась ответить на наши вопросы.
Кто были Сульты? Династия, основанная отцом Марселя, пионера авиации, который летал еще с Блерио и Грэхем-Уайтом. В 1940 году он передал все дела Марселю, Завод в Тулузе выпускал истребители, но затем Франция потерпела поражение и Петэн приказал остановить производство. Что происходит с военным заводом, когда страна проигрывает войну? Правительство Виши переключило заводы Сульта на выпуск кастрюль и лампочек? Но все было не так просто. Переоборудование действительно началось, однако немцам вскоре надоело играть с Виши и они оккупировали всю страну.
— И что же они начали выпускать? — настаивала Эмма.
— Ну… это… — Эстель покраснела под загаром. — Они… мы… снова производили военную продукцию.
— Для немцев?
Она кивнула. Не самая славная глава в истории Франции.
— А-а, — вздохнула Эмма, будто доказала что-то и выиграла. — И какую же продукцию? Военные самолеты?
В конце концов Эстель, хотя и с оговорками, признала факт сотрудничества Сультов с оккупантами.
— Нет-нет, только компоненты. Комплектующие части. Не сами самолеты. Завод в Тулузе переключился на детали для ракет, для „Фау-1“ и Фау-2“.
Эмма откинулась назад, допила кофе и стала собирать свою сумку.
— И вы говорите, что дети сошли с ума. Дети Марселя? Сколько им было тогда?
— Они родились во время войны…
Эмма наконец собралась.
— Я так устала. Ты должен отвезти меня назад, Джим. — И затем, как прощальный выстрел: — Что случилось с семьей Сультов в конце войны?
— Не знаю, — призналась Эстель.
Эмма попросила меня оплатить счет и протянула руку Эстель:
— До свидания.
Мы оставили Эстель в Понтобане и поехали назад в свой неприветливый дом. Эмма развалилась на сиденье. Похоже, поездка утомила ее столь же сильно, как и меня.
— Я собираюсь проверить это, — сказал я. — Что случилось с фирмой Сульта во время и после войны? Что привело к тому, что двое детей сошли с ума?..
— Не знаю и знать не хочу, — отрезала она. — Делай, что тебе заблагорассудится. Это ты привез меня сюда.
— Дорогая… прошу тебя. Это может пролить свет на то, что случилось с нашими детьми.
— Они мертвы так же, как и дети Сульта, — прошептала она. — Не пытайся уверять меня, что это не так.
Я покосился на нее. Лицо ее было бескровным. Я знал, что ничего хорошего пребывание в этом месте, с его жарой и атмосферой таинственности и страха, ей не принесет.
— Почему ты не хочешь поехать домой, дорогая?
Она взвилась, словно подозревая заговор:
— Почему я? А ты, а твоя работа?
— Я?
Я даже не обдумывал такую возможность с тех пор, как все, ради чего я работал, вылетело в трубу.
— Тебе надо позвонить в офис.
— Я звонил Бобу несколько раз, пока ты болела. И Джону Симпсону. Боб сказал, что они справятся и без меня.
Я работал по шесть дней в неделю, но что теперь все это значило, когда все разбилось вдребезги? Пустующие поля и покосившиеся изгороди. Заброшенная земля. И все же я не мог уехать отсюда.
— Я останусь. Но тебе, дорогая, все же лучше уехать домой.
— А зачем ты остаешься?
Снова этот пытливый взгляд, полный подозрения, будто весь этот кошмар организовал я.
— Я все еще думаю, что мне следует быть здесь, чтобы помочь полиции.
— А как же твоя работа?
— К черту ее!
Мы проехали Шенон и свернули на дорогу к дому. Гряда холмов вдалеке, где зарождались грозы, перед ними пастбища, коровы щиплют сладкую траву.
— Дорогая, тебе действительно незачем здесь оставаться.
— Я подумаю об этом.
— Хорошо.
— Если я уеду, ты будешь встречаться с этой женщиной?
— Сомневаюсь.
Как и Эмма, я не мог оторваться от полоски смешанных деревьев: дуба, ясеня и ореха, где были найдены дети Сульта. Дом специально построен фасадом к месту трагедии, и все же это почти ни о чем нам не говорило, не давало никакой подсказки. Припаркованная полицейская машина стояла у нашего временного пристанища. Его каменные кремово-белые стены блестели на солнце, виноград, цеплявшийся за карниз, был весь в цвету.
Наша машина въехала во двор, дежурный жандарм отдал честь. Можно подумать, что мы были президентской четой. Лицо его было мне знакомо, и я остановил машину.
— Что случилось с тем парнем, который сбежал прошлой ночью?
На этот раз дежурил молодой, коротко стриженный брюнет.
— Думаю, ему стало плохо. Он вернулся немного пораньше.
— Он напугал меня до смерти.
Может, Клеррар врал, что он преследовал какую-то машину?
— Вы слышали о вторжении в дом прошлой ночью? О том, что исчезли игрушки моих детей?
Каменное лицо.
— Это знает старший инспектор.
Опять Ле Брев, хотя его и не видать поблизости. Я надеялся, что Эмма поймет: в ее присутствии здесь нет никакого смысла, зачем просто сидеть и ждать новостей? Эти люди подвели нас, но я решил действовать самостоятельно.
С мрачным выражением лица моя жена смотрела из окна кухни на зловещие деревья. Дрожь пробежала по ее телу.
— Джим, наверное, мне действительно надо уехать домой. Ведь ты так этого хочешь, да?
В ее словах слышался вызов. Наши отношения стали еще более прохладными, как я ни старался не допустить ЭТОГО.
— Дорогая, я вовсе не настаиваю на этом. Делай так, как считаешь нужным.
Я взял ее за руку, невольно чувствуя себя виноватым.
— Может быть, я уеду…
— Подумай об этом, дорогая. Когда ты хотела бы?
— Через день или два. Если не будет ничего нового о детях.
Я заколебался:
— Мне поехать с тобой?
— Нет, если только ты не нужен Бобу Доркасу…
— Не думаю, что во мне есть необходимость.
Еще одна правда. Эмма и я теперь нуждались только друг в друге, больше нам ничего не требовалось.