Криминальные кланы
Шрифт:
В Медельине Эскобар был хозяином и вызывал у местных жителей симпатию. Он вложил в этот город много денег, и его ничуть не смущало, что его зоопарк с жирафами и бегемотами украшает небольшой самолет, на котором Пабло переправил в Америку свою первую партию кокаина. Он стал живой легендой. Он отдавал приказания из какой-то мистической тьмы, а каждое его слово принималось за истину в последней инстанции. Известно, что у многих жителей Медельина имелись алтари с портретами Пабло Эскобара; они верили, что этот человек способен творить чудеса. Но тот, кто его знал, утверждал, что внутри него таилась огромная разрушительная сила. Почему-то Пабло никогда не умел отличать добро от зла; этого качества он был лишен от рождения.
И с этим человеком собирался теперь вести переговоры
После Нидии Вильямисар отправился к братьям Очоа, находившимся в тюрьме и просил их повлиять на решение Эскобара сдаться. «Пока он на свободе, а люди остаются в заложниках, никто, в том числе и вы, не сможете жить спокойно, не опасаясь за собственную жизнь или жизнь своих близких». Те обещали передать Пабло все, о чем шел разговор. Хорхе Луис Очоа отправил Пабло письмо, в котором характеризовал Вильямисара как человека, которому можно доверять. Однако ответ Эскобара звучал однозначно: «С этим сукиным сыном мне говорить не о чем». Вильямисар не отчаялся. По его просьбе Очоа написал еще одно письмо, говоря, что теперь ни при каких условиях Эскобара не смогут подвергнуть экстрадиции, а потому он может спокойно явиться с повинной.
Пабло хранил молчание. Он опасался, что в случае освобождения всех пленников вопрос об упразднении экстрадиции будет отменен. Вильямисар предложил в заложники себя вместо Марухи. «Ведь мы с вами боремся друг против друга, — писал он Пабло. — Но мы — мужчины, а моя жена тут не при чем». Эту просьбу Эскобар также оставил без внимания.
Он не доверял никому и считал это правильным, поскольку был еще жив только благодаря подобной политике. Никто не мог бы сказать, что является его правой рукой. Он сам вникал во все дела, сам за всех все решал. Сам себе главнокомандующий, шеф разведки и контрразведки, дезинформатор, он специально нанимал людей и давал им задания по телефонам, которые — он это знал — прослушивались полицией, и те несли поток бреда (так им было велено), в котором нужный человек сумел бы отыскать нужную крупицу важных сведений. Никто не умел так, как он, заметать следы. Изобретательность Пабло являлась безграничной. Письма он всегда передавал с эстафетами, отказывался от встреч, если опасался, что человек сможет пронести на себе миниатюрный передатчик, никогда не приглашал к себе, всегда только сам назначая встречи. Когда Пабло решит закончить разговор, также никто не знал. Рядом с ним мог внезапно остановиться рейсовый автобус с фальшивыми номерами, он садился в него, порой на место водителя и исчезал в неизвестном направлении.
Теперь же, требуя все новых и новых уступок от правительства, Эскобар был на грани того, чтобы пойти на действия, по размаху не уступающие апокалиптическим. Он объявил, что готов взорвать 50 тонн динамита в историческом районе Картахены, если в Медельине не прекратятся полицейские операции. Почему именно 50 тонн? Эскобар объяснил и это: за каждого убитого полицейскими мужчину он заложит 100 килограммов взрывчатки.
Один из известных колумбийских астрологов, составив гороскоп Пабло Эскобара, сделал вывод, что сочетание планет складывается для босса наркомафии крайне неблагоприятно.
В ближайшие 3 года, сказал он, этого человека ждет кладбище, больница, тюрьма или монастырь. Конечно, последнее при вспыльчивом и строптивом характере Пабло являлось совершенно невероятным, но в любом случае финал оставался лишь один: гибель после отчаянного противостояния власти. Впрочем, мистический оттенок все последующие события все же приобрели, поскольку в перепалку Эскобара с политическими деятелями неожиданно вступил священник.
Как ни странно, сдаться Эскобара вынудил известный в Колумбии священник, падре Гарсия Эррерос. Этот 82-летний деятель церкви пользовался в Колумбии влиянием поистине огромным, и он, пожалуй, был единственным, кто не желал стать президентом страны. Более 50 лет он носил церковный сан, с 19 лет публиковал книги, получил 46 премий за активную общественную деятельность. Решающей стала телепередача, в которой падре говорил странно, но эта немного дикая речь оказала на Пабло непередаваемое влияние. «Мне сказали, что он хочет сдаться. Мне сказали, он хотел бы говорить со мной. Мне говорят, что он устал от бесконечных распрей, а я ни с кем не могу поделиться своей тайной, и она давит меня изнутри… Смогу ли и должен ли я сделать все это?.. Отвергнут ли меня, если я соглашусь?».
На многих падре производил впечатление святого, и глава клана Очоа, старый дон Фабио, решил, что если на свете и существует человек, способный смягчить ожесточенное сердце Эскобара, то это — падре Эррерос. Только он сможет уговорить Пабло встретиться с Вильямисаром, и, что самое важное — убедить его сдаться вместе со всей его командой, на чем так настаивало правительство (только с полевыми командирами!). Если Эскобар пользовался славой неуловимого Робин Гуда, то падре Эррерос — блаженного. В последние годы он совершенно оглох на одно ухо, был вспыльчив и постоянно забывал обо всем. Когда он читал в своих телепередачах классические молитвы, то начинал отходить от классических текстов и, ходя по студии взад и вперед, постоянно импровизировал. К тому же он умел вызывать дождь, а это лучше, чем что-либо еще укрепляло веру колумбийцев в то, что падре — блаженный. В то же время он поразительно напоминал ребенка. Например, когда после очередного банкета с солидными людьми падре Эррероса спрашивали, о чем он сейчас мечтает, тот, счастливо улыбаясь, давал ответ, достойный юноши: «Лечь на луг и смотреть в звездное небо».
Навестив в тюрьме братьев Очоа, падре Эррерос продиктовал прямо в камере письмо Эскобару, где заявлял, что отныне сам станет гарантом соблюдения прав Пабло, а также прав его семьи и друзей. Конечно, он предупреждал, чтобы Эскобар не требовал от правительства невозможного и просил назначить встречу в том месте, где он сам пожелает, чтобы вместе выработать условия мира в Колумбии.
Ответ на письмо падре пришел через 3 дня. Пабло говорил в нем, что если ради мира в стране требуется его явка с повинной, то он готов пойти на это, не требуя при этом помилования для себя. Однако о встрече в этом письме речи не шло.
Где произойдет встреча, первым узнал Вильямисар. Именно ему Эскобар получил послание, где обозначил место — имение Ла-Лома, принадлежащее семье Очоа. Когда именно за падре приедут, не сообщалось. Встреча могла произойти через 3 дня или 3 месяца. Эскобар, никому не доверяя, хотел быть полностью уверен в своей безопасности. Вильямисар полетел к Эрреросу как на крыльях и находился у дверей его дома уже в пять утра. Тем не менее падре уже работал с таким видом, как будто сейчас была по меньшей мере середина дня. Он мгновенно собрался и отправился вместе с Вильямисаром в имение Очоа, где все уже было готово к его приему на любой, даже самый долгий, срок.
Там священнику за завтраком объяснили, что за ним приедет машина, и он один отправится на встречу с Эскобаром. Падре пришел в необычайное волнение, вскочил из-за стола и начал расхаживать по комнате, то и дело повторяя собственные импровизированные молитвы. Кажется, он был порядком напуган, постоянно посматривал в окно, и в нем боролись противоречивые чувства. Священник хотел, чтобы за ним приехали как можно скорее, но в то же время безумно боялся увидеть этот автомобиль.
После завтрака падре отвели отдохнуть в комнату, где специально для него убрали шикарную кровать с балдахином, словно для епископа. Не прошло и двух часов, как он вышел к Вильямисару и заявил: «Альберто, срочно уезжаем в Боготу». На помощь Вильямисару поспешили терпеливые и ласковые женщины семьи Очоа. Только им с большим трудом удалось уговорить разволновавшегося священника остаться.