Кристальный пик
Шрифт:
Это заняло у него столько же времени, сколько у меня, пожалуй, занимает заплетание кос. Я переступала с ноги на ногу в замешательстве, пока не поняла — должно быть, он еще никогда не принимал самостоятельных решений, оттого и мнется так долго. Раздумывает. Создает. То, что всегда отбирало чужое, попросту этого не умело. Потому училось на ходу.
— Так? — спросил он уже другим, более мягким и высоким голосом, подняв на меня алые глаза, которые не мог изменить, как и собственную суть. — Теперь я тебе нравлюсь?
У меня свело скулы от
— Как мне называть тебя? — спросила я, сочтя, что вполне могу стерпеть и такой его вид. В конце концов, мне хотелось верить, что мы встречаемся в первый и последний раз. — У тебя есть имя?
— Имя... — Красный туман снова задумался, но в этот раз лишь на секунду. Лицо его просияло, выдавая неуемную радость, когда он громко воскликнул: — Меня зовут Селенит! Или Селен. Называй, как тебе хочется называть, Руби, — Он заломил руки за спину, раскачивался на пятках. — Руби и Селен. Красиво же звучит. Тебе нравится? Нравится?
«Тебе нравится?». Красный туман, — Селен, — повторял это снова и снова, и темнота разносила его вопрос по залу оглушительным эхом. Селенит — те самые пуговицы на рукавах моего платья, о которых он спросил меня, когда мы танцевали под звездным небом в Летний Эсбат. Даже здесь, в своем собственном имени, он жаждал быть связанным со мною хоть какими-то узами. Меня затошнило.
Глупый.
Селенит был глупым. Его интонация, манера говорить, размышлять и даже двигаться, неугомонно покачиваясь туда-сюда на одном месте, казалась мне детской — и она действительно была детской. Он не притворялся, а правда не понимал, сколь сильно я ненавижу его, сколь сильное отвращение питаю. Ребенок в теле взрослого мужчины, даже выше, чем Солярис, крепкий в плечах и торсе, но совершенно безмозглый. Сколько Селен жил на этом свете, не считая тех времен, когда не имел ни плоти, ни сознания? С тех пор, как я умерла и вернулась? Полгода? Меньше?
Он резко шагнул ко мне, а я шагнула назад, возвращая прежнюю дистанцию между нами. Улыбка его, лучезарная, но острая, как зубцы костяного гребня, — зубы Селен сохранил себе драконьи, а не человеческие, — пугала едва ли не больше, чем все его прошлые деяния.
Но я была здесь не для того, чтобы бояться, и не для того, чтобы и дальше терять время, отведенное мне Хагалаз. Я была здесь, чтобы получить ответы на свои вопросы.
— Чего ты хочешь? — спросила я прямо, глядя Селену в глаза. — Зачем губишь землю и труды крестьян? Зачем преследуешь меня? Зачем явился на летний Эсбат?
— Хотел тебя увидеть, — ответил он так, будто это было очевидно, и развел руками. — А вот губить я ничего не хотел. Оно само. Тебя это расстроило? Обычно земля снова возрождается после того, как я ухожу, но, видимо, не в этот раз...
— Не в этот раз, — подтвердила я серьезно, не скрывая пренебрежения в голосе, дабы Селен в конце концов заметил мое отношение и перестал так лобызать передо мной, позволив мне возненавидеть его с легким сердцем.
— Ох, прости. Не стоило мне есть кроличью девочку.
Горло предательски сжало, и мне пришлось помолчать с минуту, чтобы проглотить тот ком, что мешал словам.
— Зачем ты ее съел? — прошептала я, и во рту растекся кислый, как уксус, привкус тлена. Мне потребовалась целая минута, чтобы вернуть себе дар речи и спросить это. Хагалаз была права — Кроличья Невеста умерла. Богиню детства, плодородия и добродетели беспощадно убили.
И все, что сделал ее убийца, заговорив о причинах этого мерзкого поступка — пожал плечами и виновато улыбнулся.
— Я был голоден.
— И это все причины?
— Ну... Еще она просила, чтобы я ушел. А я не собирался уходить.
— Я тоже прошу тебя уйти, — выпалила я, воспользовавшись моментом, и в висках бешено застучала кровь. Вдруг получится в кои-то веке обойтись без жертв и закончить очередную битву, даже не начиная ее? Простым разговором, признанием... Возможно ли это? Возможно ли убедить его, всего лишь объяснив? — Из-за тебя болезнь расползается по Кругу. Сначала ты похищал живых людей, а теперь плоды их, угрожая заморить голодом весь континент... Если ты можешь уйти и остановить это — уйди, прошу. У тебя есть половина моей души. Считай, я дарю ее тебе. Живи, как желаешь жить, но вдали отсюда. За морями полно диких просторов...
— Нет.
Какое бы имя Красный туман себе не выбрал, он по-прежнему был всего лишь проклятием — бесчувственным и эгоистичным. Волосы его, алые, всколыхнулись и укрыли плечи, будто бы кровь потекла вниз. Прекрасное юношеское лицо, которое он сотворил себе, сделалось пустым и непропорциональным, как у деревенского пугала, набитого соломой. Глаза его тоже остекленели. Смотреть в них, не давая слабину, было сродни тому, чтобы смотреть в разинутую волчью пасть.
— Нет, я отказываюсь уходить, — сказал Селен снова. — Я хочу быть там, где ты.
— Зачем тебе я?
— Чтобы быть целым. Чтобы ты была целой. Чтобы мы просто были. Разве ты сама этого не хочешь? Там, на летнем Эсбате, ты поцеловала меня и сказала...
— Все, что я говорила и делала на летнем Эсбате, предназначалось не тебе. Я думала, что танцую с Солярисом. Никто не смеет касаться меня без моего согласия, кроме него, — отрезала я, убив в зародыше всякую жалость к нему. Нет, нельзя жалеть. Нельзя быть доброй к тому, кто добр лишь к тебе, но ни к кому больше. — Ты ведь знаешь, кто я, Селенит? Я драгоценная госпожа Рубин из рода Дейрдре, королева и хозяйка Круга, дочь Оникса Завоевателя от крови сидов. Лишь потому, что мы делим одну душу на двоих, вовсе не означает, что ты имеешь на меня какое-либо право.