Кристальный пик
Шрифт:
Я догадывалась, что на самом деле Хагалаз ничего не стоит исполнить мою просьбу, какой бы сложной та не была, если она и впрямь так искусна, как говорит, и обитает здесь с первого саженца. Да и иначе покинула бы Хагалаз свою хижину и явилась ко мне на зов столь легко? Я-то ведь всего лишь дернула синюю нить из волчьей шерсти на мизинце, сосредоточенно вглядываясь в неказистые лесные тени, как вскоре одна из них отделилась и обрела человеческие очертания. Кажется, это не заняло и больше пяти минут.
— Прялка новая, — предложила я, припоминая косое, едва крутящееся колесо, которое даже мою нить с трудом натягивало, что уж говорить о плотном
— Водяной мельницы, — вдруг сказала Хагалаз, и хотя в глазах у нее было белым-бело, как в снежную пургу, искра радости осветила их. — И пары крепких работяг, которые ее построят да хижину мне подлатают. Найдутся такие смельчаки в замке Великой королевы, которые пару недель в чертогах одичалой вёльвы провести не струсят, а?
— Найдутся, — кивнула я с уверенностью. В конце концов, не было ничего, с чем Гектор отказался бы мне помочь, а уж второго плотника ему в помощники найти труда не составит — нужно всего лишь золото или палач с топором. — Будут тебе и работяги крепкие, и мельница водяная.
— И ткани! Много тканей. Красивых, ярких, дорогих! Два... Нет, три сундука! Вместе с самопрялкой и новеньким веретеном. Смотри, никто тебя за язык не тянул, принцесса!
Я улыбнулась уголками губ и кивнула, низко опустив голову в знак согласия. Тканей в моем шкафу было пруд пруди, от шелка из Ши до белоснежной овчины, и мне ничего не было жалко отдать за то, чтобы жители Столицы могли спать спокойно в мое отсутствие. Чтобы ни одна вражина не подобралась и близко к моему дому, но чтобы Увядание не покинуло его пределы и не затронуло фермерских селений и угодий звероловов. Именно об этом пообещала мне позаботиться Хагалаз в обмен на все свои прихоти, и ее зычная песнь, догнавшая меня на середине макового поля по возвращению в замок, закрепила наш уговор.
Пока я взбиралась на крышу башни-донжона, неся на спине туго завязанный узелок, куда вместе с одеждой сложила компас Ллеу и маску Кроличьей невесты, Гвидион провожал меня с таким траурным видом, будто ему выпала честь не восседать на моем троне, а зажигать погребальный драккар. Ллеу и вовсе не пришел, — бдел у постели Матти, как я ему наказывала, — зато пришли Мелихор с Тесеей. Первая едва удерживала за шкирку вторую, когда та, брыкаясь, пыталась броситься Кочевнику на шею и забраться на Соляриса вместе с ним.
— К... Кай!
— Ты чего ревешь? Будто в первый раз ухожу! Будь умницей и слушайся Хору с Маттиолой, как только та очнется. А вот ее брата-сейдмана не слушай! И чтобы все книги в библиотеке перечитала к моему возвращению, поняла? Ты должна быть самой умной в нашей семье! — напутствовал Кочевник, потрепав Тесею по черным косичкам, и даже нестерпимый летний зной не успевал высушивать ее мокрые щеки, как те снова заливали слезы.
«Самой умной в вашей семье?.. Какую низкую планку ты ей задал», — произнес Солярис саркастично, уже покрывшись чешуей поверх брони и взобравшись на зазубренный мерлон. Я немо обрадовалась, что Кочевник не разбирает драконьей речи, а вот Мелихор хихикнула, прижав кулак ко рту.
Тесея, всегда кажущаяся мне не только самым трудолюбивым ребенком, которого я когда-либо знала, но и самым рассудительным, будто с цепи сорвалась. Лицо ее горел, губы дрожали, и она, казалось, вот-вот сломает себе пальцы, до того быстро перебирает жестами у своего рта вместо криков. Оно и понятно, ведь Кочевник обещал ей никуда более не уходить, но сам же вызвался в полет, как только о нем заслышал: «Я обещал тебе разделаться с Красным туманом, помнишь? А слова не стрелы — я их на ветер не бросаю. Красный туман поныне жив, значит, быть сему — я с вами».
Серебряное драконье веретено по-прежнему болталось на кожаном пояске Тесеи, как и маленький моток пряжи с новой куколкой, из которой в этот раз должен был получиться волк, а не человек. Поняв, что Кочевник не уступит ей, уже устроившись у Сола на хребте пониже основания крыльев, Тесея с отчаянием посмотрела на меня.
— Это слишком опасное и тяжелое путешествие для тебя, Тесея. Но клянусь четырьмя богами, что верну тебе брата живым и целым, — сказала я ей только, покачав головой. — Попрощайся за меня с Сильтаном.
Последнее я адресовала уже Мелихор, и та оскалила острые зубы в пугающе приторной улыбке.
У нас оставалось всего семь дней до конца летнего Эсбата, когда граница Междумирья восстановится, и через нее уже будет не пройти. Прекрасно помня об этом, Солярис собирался лететь не просто без ночлегов, но и без остановок вовсе. Как бы я не пыталась отговорить его все то время, что мы собирали вещи, это было бесполезно. Хоть двери на замок запру — не послушает. Потому и пришлось действовать иначе. Молча, по-своему, как учил меня отец на пару с Гвидионом. Они называли это «королевской волей», но я считала, что это не более, чем разумность.
— А ты за меня с Совиным Принцем! — воскликнула Мелихор мне вслед. — Эх, жаль, что жемчужный дуралей как всегда рогом уперся, чтобы я не летела с вами. А ведь вместе нам было бы так здорово, так здорово...
«Ага, до первого худо-бедно пригожего поселения, где ты бы снова чихнула и сожгла кому-нибудь лачугу», — парировал Солярис, и та скукожилась от обиды, как изюм. – «Сиди на хвосте ровно и следи за Дейрдре вместе с нашим золотцем ненаглядным. Лучше, если здесь всегда будет оставаться хотя бы один дракон».
Не подавая вида, я ухватилась за костяные наросты на опущенном крыле Сола и подтянулась вверх, усаживаясь между гребнями впереди Кочевника.
В детстве няня-весталка рассказывала мне, будто вёльвы умеют петь так громко, что их слышат сами боги по ту сторону луны. Однако она и раньше любила выдумывать всякие глупости, потому я и не верила, что это окажется правдой. Но, когда мы с Солярисом и Кочевником взмыли ввысь, я была готова поклясться, что слышу глас Хагалаз, разносящийся из Рубинового леса далеко-далеко за его просторы. Это была та самая песнь, начало которой я застала еще на маковом поле, и даже когда мы перелетели Столицу, она не умолкла, будто Хагалаз пела всему Кругу, везде и отовсюду сразу. Как летели по воздуху с теплым ветром ее слова, так летели и красные листья с синими нитями, оплетающие землю под нами тугой паутиной. Жители Столицы продолжали неспешно бродить по улицам, распродавая остатки товара в телегах, нетронутые Увяданием, и никто из них не замечал, что оказался в плену защитного сейда. Даже Солярис продолжал лететь молча, а Кочевник тоскливо оглядывался на замок, на крыше которого осталась его последняя плоть и кровь.