Крот против оборотня
Шрифт:
Сначала он не совсем понял, что это за женский портрет и почему на него надо смотреть. Анна Киевская? Дочь Ярослава Мудрого? Но на портрете вовсе не рыжая женщина, и одежда ее как-то не сочетается с представлениями о Древней Руси. А может, это… И тут он узнал ее, пробормотал:
– Удивительно… такое сходство. Это что за портрет? Старинный? Или это стилизация, нарисованная где-нибудь на Монмартре уличным художником?
– Это не Валери, – покачала Анна головой, – хотя сходство есть, и я совершенно случайно заметила его две недели назад, когда готовила предложения по экспозиции европейской
– Любопытно.
– Любопытно, – согласилась Анна, отходя и всматриваясь в портрет. – Мы еще спорили о возможном авторстве. Дело в том, что точно неизвестно, кто написал портрет. Эксперты расходятся во мнении, хотя в литературе встречается упоминание, что на портрете изображена дочь голландского дворянина Луи де Беркена.
– Голландец? Но Валери ведь француженка?
– А кто сказал, что это Валери или кто-то из ее предков?
– Но сходство!
– В жизни бывает еще и не такое. И все равно это не доказательство.
– А предположить, что это прапрабабушка Валери Роба нельзя? – спросил Антон, разглядывая полотно.
– Ты говорил, что Валери слабо разбирается в ювелирном искусстве, – напомнила Анна. – Так вот, де Беркен известен тем, что он был не просто знаменитым ювелиром, он еще и изобрел технологию огранки твердых минералов, и прежде всего алмазов. А авторство этого портрета многие искусствоведы приписывают Андреа Вероккьо.
– А кто это?
– Хороший вопрос для писателя, специализирующегося на раннем Средневековье! Андреа Вероккьо, а настоящее его имя Андреа ди Микеле ди Франческо Чони, – это выдающийся флорентийский скульптор, живописец, архитектор, ювелир и музыкант.
– Прямо Ломоносов! – блеснул Антон своими познаниями.
– Да, довольно разносторонняя личность. И в каждом жанре он утвердился как мастер и новатор. Он никогда не повторял сделанного предшественниками, поэтому его руку не сложно узнать.
– М-да, – кивнул Антон. – Известный ювелир из Италии вполне мог знать известного ювелира из Голландии. И тем более написать портрет его дочери.
Он хотел еще добавить, что потомок известного ювелира вполне мог знать и известных ювелиров современности, в том числе и Сергея Иннокентьевича Чебыша, но промолчал, лишь заметил, слегка поежившись:
– Что-то у вас тут холодновато. Может, вернемся? Угостишь меня чашечкой чая!
Анна улыбнулась и вернула картину на свое место. Когда они возвращались в ее кабинет по коридорам музея, Антон обратил внимание, что походка у нее изменилась. Есть такие люди, у которых настроение влияет на многое, даже на походку. Чаще всего, это люди с суицидальными наклонностями. Об этом стоит помнить.
Он буквально источал симпатию, стараясь помочь Анне заварить чай, расставить чашки, выложить печенье в вазочку, и при этом почти без умолку болтал о легендах, которые легли в основу сказов Бажова, благо вырос он на Урале и знал о Бажове очень многое.
– Ну, чай получился у нас замечательный, – блаженно закатил глаза Антон. – Так что там было дальше, Аня, с вашей тезкой – Анной Ярославной?
– Дальше? А дальше в Киеве процветало строительство из камня по примеру Византии. Ярослав Мудрый укреплял стены города, хотя они выдержали последнее мощное нападение половецких орд. По описанию
– Сейчас бы мы сказали, что это была экологически чистая часть дворца, – вставил Антон. – И насколько был велик этот… терем?
– Три-четыре этажа. Мощные, дубовые, просмоленные фундаменты, большое количество переходов между клетями, резные подпорные столбы, такие же наличники дверей и окон. Одно только Красное крыльцо имело три яруса. В окнах прозрачные и цветные витражные стекла. А внутри, я думаю, можно было с непривычки заблудиться. Все богатые дома в то время, а уж тем более княжий терем, делились на несколько частей: мужская и женская половины, потом залы для выходов, для пиров и приемов, обязательная семейная часовенка…
Невысокая светловолосая девушка в повседневном сарафане отличалась от других дворовых девок тем, что на ее шее висело штук пять различных бус, а два пальца на левой руке украшали перстни. Набросив на голову цветной плат, она тихо пробежала клети малой дружины, которая день и ночь сторожила княжьи хоромы. Сумерки опустились на город. В конюшнях возились и переругивались конюхи, пригнавшие коней с лугов и водопоя.
Девушка миновала амбары и тихо взбежала по «черной» лестнице на второй этаж. Две девушки «черной» половины охнули и отскочили с дороги, шлепая босыми ногами по выскобленным полам. В гриднице громко захохотали мужские голоса, и кто-то гулко ударил кулаком по крышке дубового стола. Отроки, составлявшие личную охрану князя, опять затеяли какое-то баловство. От безделья всё, с неудовольствием подумала девушка. Жеребцы стоялые!
На третьем этаже было темно, но легкие каблучки уверенно простучали по переходам и остановились возле широкой низкой двери в резном обрамлении. Девушка коротко постучала в дверь и прислушалась.
– Кто там? – послышался женский голос. – Ты, Синеока?
– Я, княжна, я это!
Отодвинулась задвижка, и коридор осветился светом десятка свечей. В девичьей горнице было просторно, хорошо пахло собранными травами, воском и ароматическими маслами, что привозили купцы из далеких стран. Были такие, которыми натирались после мытья по чистому телу, были такие, что надо было поджигать в плошке, чтобы воздух делался дурманящим, голову кружащим. Такими маслами можно было парню голову вскружить, хмель на пиру усилить, а можно было и в сырую землю…
– Что ж тебя, подруженька моя, так долго не было? – ласково спросила княжна, пропуская девушку в помещение. – Томно мне, тревожно, сердечко из груди рвется, а слова доброго некому сказать. Ты – моя единственная подруженька, ты с детства со мной, ты как четвертая сестра мне.
– О тебе, Аннушка, я и думала, – обняла девушка княжну за плечи и всхлипнула. – О тебе слезоньки свои лила. Я ведь его видела!
– Кого? – отпрянула княжна, и руки ее непроизвольно прижались к груди, как будто пытались удержать рвущееся оттуда сердце.