Крот против оборотня
Шрифт:
Сначала он не совсем понял, что это за женский портрет и почему на него надо смотреть. Анна Киевская? Дочь Ярослава Мудрого? Но на портрете вовсе не рыжая женщина, и одежда ее как-то не сочетается с представлениями о Древней Руси. А может, это… И тут он узнал ее, пробормотал:
– Удивительно… такое сходство. Это что за портрет? Старинный? Или это стилизация, нарисованная где-нибудь на Монмартре уличным художником?
– Это не Валери, – покачала Анна головой, – хотя сходство есть, и я совершенно случайно заметила его две недели назад, когда готовила предложения по экспозиции европейской
– Любопытно.
– Любопытно, – согласилась Анна, отходя и всматриваясь в портрет. – Мы еще спорили о возможном авторстве. Дело в том, что точно неизвестно, кто написал портрет. Эксперты расходятся во мнении, хотя в литературе встречается упоминание, что на портрете изображена дочь голландского дворянина Луи де Беркена.
– Голландец? Но Валери ведь француженка?
– А кто сказал, что это Валери или кто-то из ее предков?
– Но сходство!
– В жизни бывает еще и не такое. И все равно это не доказательство.
– А предположить, что это прапрабабушка Валери Роба нельзя? – спросил Антон, разглядывая полотно.
– Ты говорил, что Валери слабо разбирается в ювелирном искусстве, – напомнила Анна. – Так вот, де Беркен известен тем, что он был не просто знаменитым ювелиром, он еще и изобрел технологию огранки твердых минералов, и прежде всего алмазов. А авторство этого портрета многие искусствоведы приписывают Андреа Вероккьо.
– А кто это?
– Хороший вопрос для писателя, специализирующегося на раннем Средневековье! Андреа Вероккьо, а настоящее его имя Андреа ди Микеле ди Франческо Чони, – это выдающийся флорентийский скульптор, живописец, архитектор, ювелир и музыкант.
– Прямо Ломоносов! – блеснул Антон своими познаниями.
– Да, довольно разносторонняя личность. И в каждом жанре он утвердился как мастер и новатор. Он никогда не повторял сделанного предшественниками, поэтому его руку не сложно узнать.
– М-да, – кивнул Антон. – Известный ювелир из Италии вполне мог знать известного ювелира из Голландии. И тем более написать портрет его дочери.
Он хотел еще добавить, что потомок известного ювелира вполне мог знать и известных ювелиров современности, в том числе и Сергея Иннокентьевича Чебыша, но промолчал, лишь заметил, слегка поежившись:
– Что-то у вас тут холодновато. Может, вернемся? Угостишь меня чашечкой чая!
Анна улыбнулась и вернула картину на свое место. Когда они возвращались в ее кабинет по коридорам музея, Антон обратил внимание, что походка у нее изменилась. Есть такие люди, у которых настроение влияет на многое, даже на походку. Чаще всего, это люди с суицидальными наклонностями. Об этом стоит помнить.
Он буквально источал симпатию, стараясь помочь Анне заварить чай, расставить чашки, выложить печенье в вазочку, и при этом почти без умолку болтал о легендах, которые легли в основу сказов Бажова, благо вырос он на Урале и знал о Бажове очень многое.
– Ну, чай получился у нас замечательный, – блаженно закатил глаза Антон. – Так что там было дальше, Аня, с вашей тезкой – Анной Ярославной?
– Дальше? А дальше в Киеве процветало строительство из камня по примеру Византии. Ярослав Мудрый укреплял стены города, хотя они выдержали последнее мощное нападение половецких орд. По описанию очевидцев, Красный княжий дворец Ярослава был очень красив. Одна его часть – новая – была построена из камня и служила для важных приемов иноземцев, но сам князь и его семья с прислугой предпочитали жить в деревянной части. Наверное, трудно было искоренить вековую тягу к древесине, которая вышла из самой природы, из язычества.
– Сейчас бы мы сказали, что это была экологически чистая часть дворца, – вставил Антон. – И насколько был велик этот… терем?
– Три-четыре этажа. Мощные, дубовые, просмоленные фундаменты, большое количество переходов между клетями, резные подпорные столбы, такие же наличники дверей и окон. Одно только Красное крыльцо имело три яруса. В окнах прозрачные и цветные витражные стекла. А внутри, я думаю, можно было с непривычки заблудиться. Все богатые дома в то время, а уж тем более княжий терем, делились на несколько частей: мужская и женская половины, потом залы для выходов, для пиров и приемов, обязательная семейная часовенка…
Невысокая светловолосая девушка в повседневном сарафане отличалась от других дворовых девок тем, что на ее шее висело штук пять различных бус, а два пальца на левой руке украшали перстни. Набросив на голову цветной плат, она тихо пробежала клети малой дружины, которая день и ночь сторожила княжьи хоромы. Сумерки опустились на город. В конюшнях возились и переругивались конюхи, пригнавшие коней с лугов и водопоя.
Девушка миновала амбары и тихо взбежала по «черной» лестнице на второй этаж. Две девушки «черной» половины охнули и отскочили с дороги, шлепая босыми ногами по выскобленным полам. В гриднице громко захохотали мужские голоса, и кто-то гулко ударил кулаком по крышке дубового стола. Отроки, составлявшие личную охрану князя, опять затеяли какое-то баловство. От безделья всё, с неудовольствием подумала девушка. Жеребцы стоялые!
На третьем этаже было темно, но легкие каблучки уверенно простучали по переходам и остановились возле широкой низкой двери в резном обрамлении. Девушка коротко постучала в дверь и прислушалась.
– Кто там? – послышался женский голос. – Ты, Синеока?
– Я, княжна, я это!
Отодвинулась задвижка, и коридор осветился светом десятка свечей. В девичьей горнице было просторно, хорошо пахло собранными травами, воском и ароматическими маслами, что привозили купцы из далеких стран. Были такие, которыми натирались после мытья по чистому телу, были такие, что надо было поджигать в плошке, чтобы воздух делался дурманящим, голову кружащим. Такими маслами можно было парню голову вскружить, хмель на пиру усилить, а можно было и в сырую землю…
– Что ж тебя, подруженька моя, так долго не было? – ласково спросила княжна, пропуская девушку в помещение. – Томно мне, тревожно, сердечко из груди рвется, а слова доброго некому сказать. Ты – моя единственная подруженька, ты с детства со мной, ты как четвертая сестра мне.
– О тебе, Аннушка, я и думала, – обняла девушка княжну за плечи и всхлипнула. – О тебе слезоньки свои лила. Я ведь его видела!
– Кого? – отпрянула княжна, и руки ее непроизвольно прижались к груди, как будто пытались удержать рвущееся оттуда сердце.