Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Вот он снова стал перед гостем, с деловитой раздумчивостью повёл речь, глядя мимо него в непрозрачное слюдяное оконце:
– Объявись ты сейчас перед Гюргием, так он имение Гюряты у меня отберёт, а тебе не отдаст. Теперь времена иные. С киевским Всеволодом и с новгородцами у него мир до рати. О подручных делах болит его голова. И хотя я ещё силен, хотя достать меня даже у Долгорукого руки коротки, а вишу на волоске. Тебе же будет одна от него честь - смерть. Уж он-то изобретёт какая.
– Открой мне, Степан Иванович, - внезапно обратился юноша к старику, - ты веришь, что Гюргий повинен в смерти моих родителей?
Не ждавший прямого вопроса, Кучка явно смутился.
Послушать тебя, - пробормотал он, - так только затем и явился, чтоб разузнать, кто виновен. Если немедля следствия
– Значит, тати? Лесные бродники?
– пытливо предположил Род.
– Бродников в здешних лесах как в собачьей шерсти блох, - уклончиво сказал Кучка, - Доподлинно их дела раскрыть мудрено. Это же государство в государстве. Попробуй сунься!
– Он выдавил глубокий вздох.
– Как мне мыслится, совсем иное сейчас требует решения: жизнь тебе надобно вернуть, вот что.
Степан Иванович подошёл к поставчику, достал глиняную посудину и две кружки.
– Чёрствого кваску не желаешь ли?
Род стремительно потянулся к самому любимому в Букаловой келье напитку. Бодрящая кислота разлилась как свежая кровь по жилам, взбадривая все тело. Будто отеческое крыло старого волхва на миг прикрыло его.
– Дочери бы не пожалел отдать за тебя и удел твой с лихвой бы вернул в приданое, - устремился к юноше испытующий взгляд по-над кружкой. Род изо всей мочи попытался погасить вспыхнувший пожар на лице, но тщетно. Едва заметно усмехнулся яркогубый рассвет в сквозном березняке.
– Сговорена она, - грустно молвил Кучка, опуская кружку на поставец.
– Как занял суздалец Боровицкий холм, так я уже и не знаю, хозяином ли остаюсь на отчей земле вятичей или варяжским подколенком. Вот и нужда с пришлецами родниться. Княжич Иван и Улита обречены друг другу. Так что есть медок, да засечён в ледок… Ну, ну, ну, не угасай лицом, ночной озорник!
– погрозил гостю пальцем хозяин.
– Докажи, что ты мужеска пола, а не баба. Держись!
– Отпусти меня в лес, боярин!
– взмолился Род.
– А вот этого и в мыслях просить не смей, - сдвинул брови старик.
– Высунулся карась из коряги, щука его все равно достанет, да ещё вкупе с тем, кто укрывал!
Сердце юноши дрогнуло за участь Букала. Себя ли, суздальского ли князя имел в виду Кучка в образе щуки, во всяком случае, угроза эта не показалась пустой.
Степан Иванович внезапно просиял лицом.
– Выше бороду, голоус! Я измыслил, как возвратить всю твою боярскую жизнь. Никакая долгая рука до сбережённого добра не дотянется, никакой тать покуситься на него не посмеет. Догадайся-ка, догадайся, на что способен старый сосед твоего родителя… А, головкой поматываешь, мудрено догадаться?
– Старик резво подошёл, вскинул руки на плечи юноше, заглянул ему в лицо зелёными Улитиными глазами.
– Я решил усыновить тебя, Родислав. Окрестить и усыновить. А удел приумноженный завещать тебе по наследству. Ну, что молчишь… Что стоишь вереёй? [58]
[58] ВЕРЕЯ - столб, на который навешивается створка ворот.
Стать приёмным сыном Кучки… Потерять родовое имя Жилотугов… Быть всегда с Улитой рядом, с чужой, навек отобранной у него Улитой, с княгиней, даже - спустя годы - великой княгиней, как загадано на разрыв-траве, быть рядом пусть названым родичем, пусть последним холопом… Не иметь потомства… Зачем возвращённая жизнь боярская, если не иметь потомства?.. Скрыться с любящей, любимой, нырнуть в зелёное море леса… Никакие щуки не найдут! Да надолго ли Улиты хватит для затворнической жизни? От сафьяновых сапожек до усового греческого гребня [59] истая боярышня!..
[59] УСОВЫЙ ГРЕЧЕСКИЙ ГРЕБЕНЬ - дорогой гребень из китового уса.
Неподстатные друг другу мысли тяжелили, тяжелили голову юноши, и упала она на грудь…
– Согласен! Вижу, что согласен!
– обрадовался Кучка странной жёсткой радостью и обеими руками пригнул голову будущего сына к низкому костистому плечу.
– Вот и поладили! Завтра подготовим, послезавтра окрестим, и в тот же день - усыновление… Только вот что, милый, - ещё крепче прижал он голову Рода, - никаких тайных свиданий с моей дочкой, твоей будущей сестрой! Видьтесь напоказ, открыто, днём, как родственники. Раз уж ты в обычаях людских неведок, я тебя предупреждаю. Сам знаешь почему.
Рослый сын Гюряты перед низким Кучкой превозмогал неудобство крепких новоотеческих объятий.
– А по случаю усыновления почестной пир зададим. Приглашённый Гюргий ахнет!
– жарко дышал в ухо Рода торжествующий шёпот старика.
Глаза, прижатые к плечу Кучки, жмурились невольно, и - удивительно!
– с чего-то вдруг Род явственно увидел свою с Букал ом охоту на зайцев: вот заяц бежит, всадник его преследует, настигает, бросает тенета намётанной рукой, и зверёк кувыркается, запутываясь в сетях, как в коконе…
5
Овдотьица ждала его в сенях.
– Да на тебе лица нет, милый!
Род ухватился за её руку, как утопающий за ивовую ветвь.
– Укажи выход в огород… воздуху глотнуть…
Он гневно упрекал себя, перебирая в мыслях разговор с Кучкой: опять не сказал ему об Офимке!
Пока спускались по ступеням гульбища, Овдотьица тревожно говорила:
– Должно быть, душно у боярина в истобке. Оконницу боится отворять, прострелы его мучают. Тебе, лесовику, теремной воздух непривычен.
Род стал посреди яблонь, глубоко дыша.
– Благодарствую, госпожа. Дозволь пойду пройдусь.
Он двинулся к пруду. Овдотьица - за ним.
– Слыхал, что я не госпожа, а называешь госпожой.
– Вижу, ты и не челядинка, - заметил Род, не понимая навязчивости женщины. Ведь он же дал понять, что хочет побыть один.
– Я вводница [60] , - Овдотьица пошла бок о бок по нахоженной тропинке.
– Степан Иваныч ввёл меня в свой дом тому назад лет десять, когда боярыня скончалась, родив Якимушку. А я была вдова. Мой муж, тиун боярский, умер в одночасье от корчеты [61] . А боярыня покойная меня и прежде жаловала. Позовёт, и я являюсь: «Ваша гостья!» Нравилось матушке на меня смотреть, любоваться мной. Красива я тогда была, вот и стала вводницей по боярскому изволу. Улитушка ко мне приникла, и Якимчик на моих коленях рос. Степан Иванович венчаться обещал, да вдруг раздумал. Петрок явился из-под Киева. Чего он там пять лет скрывался, уж не знаю. Явился не один. Привёз боярину жену, Амелфу Тимофеевну. И очень господину моему полянка полюбилась. Пир был на весь мир. И свихнулись с той поры боярские хоромы крышей вниз, полами вверх. Стыд рассказывать… А Улитушка с Якимом упросили батюшку меня оставить в доме. Привязалась я, бездетная, к сиротам. И Степана Иваныча привыкла сердцем чувствовать, как мужа. Что со мной поделаешь? От одних ненависть терплю, от других любовью согреваюсь.
[60] ВВОДНИЦА - женщина, принятая в дом.
[61] КОРЧЕТА - болезнь, сопровождаемая корчами, судорогами.
Они стояли у пруда. Противоположный лесной берег как на ладони, а края не видны - пруд не широкий, да длинный. Род все ещё злился на себя: не повернулся язык открыть Степану Иванычу замысел Петрока насчёт Офимки. Он мрачно пошёл вдоль берега, Овдотьица - за ним. Тропинка тянулась слабенькая, тоненькая, но смело пересекла ту грань, где огород соединялся с лесом. Стоило оглянуться, и наслаждение природой замерло в душе: многоглазое чудовище боярских хором бдительно наблюдало за ними.
– Держусь в этом доме заступничеством детей да прежней милостью хозяина, - продолжила речь Овдотьица.
– А уйти… разве от своей семьи уйдёшь? Они стали моей семьёй.