Кровь и Клятва
Шрифт:
Я бросаю деньги в сумку и смотрю на мужчину:
— Я подумаю.
Он лукаво улыбается и прикладывает ладонь к своей груди:
— Меня зовут Элар…
В глазах темнеет. Полумрак помещения. Медные локоны закрывают профиль мужчины, потому что он склонился к женской руке. Его губы прокладывают дорожку поцелуев по светлой коже. Всё выше, к изгибу локтя…
Я моргаю и скашиваю глаза на свою руку. Неужели это была она?!
— …ты уже знаешь. Ворчунью зовут Туарой, а братьев — Леорс и Веорс. Они, кстати, откликаются на оба этих имени. Мы не плохие люди, Ния.
Я снова смотрю на рыжего человека, а к горлу подкатывает тошнота. Не верю, что это могли быть мы с ним. Я ни за что не допустила бы такого. Лучше перерезать себе горло.
— Никто не считает себя плохим, — бросаю я. — Даже совершая ужасные вещи. Нам пора.
Элар отводит от меня задумчивый взгляд и кивает:
— Веди нас, проводница.
Спустя полчаса мы достигаем дорожного тракта, сворачиваем с него на юго-восток и ступаем на колею от колёс телег. Её прокатали люди. Она ведёт в дикую фруктовую рощу, которая расположена на самой границе с Топями. Последний благоухающий рубеж перед тьмой, запустеньем и возможной смертью.
По сторонам от меня от ветра колышется высокая синь-трава, её голубоватый оттенок напоминает журчащий на солнце ручеёк. Ночью же трава обретает густой синий цвет, что делает поле с ней похожим на глубокое тёмное озеро.
Я старюсь не думать о недавнем видении, но вскоре меня нагоняет Элар, и я непроизвольно веду плечами от отвращения, а под курткой нахожу рукоять ножа.
— Почему ты этим занимаешься, Ния? Откуда так хорошо знаешь бывшие земли эльфов?
Я настораживаюсь, но рыжий человек выглядит так, словно решил просто поболтать. От нечего делать. Он с любопытством мальчишки, открывшего что-то новое, всматривается в незнакомые его взгляду просторы.
Я отворачиваюсь:
— Выросла в этих краях.
— Понятно. А мы вот в этих краях впервые. Удивительная штука — мир, верно? Жизни не хватит, чтобы увидеть все его чудеса.
Или завоевать его.
Именно поэтому люди воюют с эльфами не одно поколение подряд.
Я не отвечаю, поэтому рыжий человек продолжает:
— А родилась ты здесь? Или в землях людей?
— Это и есть земли людей, — жму я плечами.
— Верно. Я к тому, видела ли ты Старый мир? Знаешь, что такое пшеница?
— Это то неведанное средство, из которого делают муку? — усмехаюсь я.
Элар смеётся:
— Я про пшеничные поля. Огромные, колосистые… Переливаются золотом на солнце — зрелище не хуже, чем поле с синь-травой.
— Угу.
— Не интересно? — вглядывается в меня рыжий человек.
Я в ответ неопределённо пожимаю плечами.
— Хвойные леса — тоже что-то невероятное. Запах ели… Шишки с мягкими орешками. Правда до них ещё добраться надо. А если высушить… Красота! Я рос в Старом мире, недалеко от моего дома находился сосновый лес — не представляю, как не переломал себе руки-ноги, до того любил лазать к самым верхушкам. И все пальцы в смоле — не отмыть. Доброе было время, весёлое.
— И что случилось? — спрашиваю я раньше, чем обдумываю необходимость своего вопроса.
— Я повзрослел, — отвечает он с печалью в голосе. — Время для детских шалостей неминуемо закончилось.
Зато оно у него было. У детей эльфов и полуэльфов такой блажи нет. Их с пелёнок учат выживать.
— В животе урчит, — жалуется позади наших спин один из братьев.
— Пожрать бы, — соглашает второй.
Я оборачиваюсь себе за плечо и бросаю:
— Сделаем привал, как доберёмся до рощи. Поэтому советую шевелить ногами.
Я и сама ускоряю шаг, чтобы оторваться от рыжего человека и не слушать о его детстве. Ни к чему мне знать, что люди не сразу рождаются чудовищами.
По приходу в рощу, я намерено отделяюсь от компании людей и некоторое время за ними наблюдаю. Они действуют слажено. Один нарезает хлеб, другой — сыр. Третья собирает в тряпицу ягоду, что растёт неподалёку. Четвёртый предаёт бутыль с водой долговязому пареньку. Вот он-то как раз и ничего не делает — только принимает заботу и даже в некоторой степени смущён из-за неё.
Он им важен.
Но я пока не пойму причин.
Отворачиваюсь и иду глубже в рощу, чтобы собрать в дорогу пиан[1], которые как раз поспели. Один плод этих фруктов способен заменить собою полноценный обед. Но если есть его каждый день на протяжении недели и дольше, то можно и помереть.
По возвращению я застаю людей готовыми к дальнейшему пути. Пожалуй, их собранность мне по нраву. Но не больше. Я киваю и отправляюсь дальше.
Вскоре фруктовая роща начинает редеть, птицы, что попадались нам по дороге, вовсе не вьют здесь свои гнёзда, и даже мимо пролетать не рискуют. Звери и подавно обходят это место стороной.
И вот, когда позади остаётся последнее цветущее деревце, последняя зелёная травинка, впереди вырастает мрачный и высокий лес, который тянет свои когтистые ветви далеко в обе стороны света.
За спиной раздаётся дружное «ох».
Я ступаю на почерневшую землю и разворачиваюсь лицом к людям. Дожидаюсь полного внимания, по очереди смотрю на каждого и предупреждаю:
— Привала не будет до самой ночи — нужно пользоваться возможностью пройти твёрдую землю, как можно быстрей. С мягкой землёй будет сложнее — можем застрять на несколько дней. Как только войдём в лес, говорим шёпотом, любой громкий звук привлечёт Летающих когтезубов. Идём быстро, но тихо, запомнили? Привал — не больше пяти минут, коснитесь моего плеча, когда станет невмоготу. Ночь проведём в месте перед самой мягкой землёй, если успеем добраться. Готовьтесь мерзнуть — ночи в Топях холодные, а огонь разжечь нельзя. Итак, всем всё ясно?
Элар переглядывается с каждым из своего отряда и отвечает за всех:
— Идём быстро, но тихо. Приняли, Ния.
— Отлично, — киваю я и, развернувшись обратно, замечаю себе под нос: — Да поможет им их треклятый бог.
Где-то на протяжении нескольких часов всё идёт более или менее гладко. Шагаем мы быстро, держимся собранно и тихо. Но… Из-за того, что ничего страшного не происходит, люди против воли начинают расслабляться — напряжение отступает, они считают, что хорошо справляются и понемногу теряют бдительность.