Круглая Радуга
Шрифт:
– Но не достанет ли это нас, Джереми, меня и тебя, вот чём вопрос... – Мехико произносит эти свои оракульские—часто, как сегодня в Клубе за ланчем, такая неловкость—фразы с тех пор как появился.
– Э, достанет меня что, дружище?– Сегодня весь день «дружище».
– Ни’гда не чу’ст’ал, будто что-то хочет достать тебя, Джереми?
– Достать меня.– Он пьяный, он чокнутый. Мне явно нельзя допускать его к Джессике, у этих математиков, как и у музыкантов на гобое, мозги повреждаются или типа того...
Ага, но, раз в месяц Джереми, даже Джереми, видит сны: про карточный долг… разные Сборщики появляются… он не может вспомнить тот долг, или кому проиграл, ни даже что за игра была. Он чувствует большую организацию за этими посыльными. Угрозы никогда не высказываются до конца, предоставляют Джереми додумать… всякий раз ужас врывался через прогал, кристаллический ужас...
Хорошо, хорошо. Другой верняковый тест подгонки начал уже применяться к Джереми—в условленном месте в парке, два безработных Огюста, белолицые и в рабочей одежде, начинают лупить друг друга огромными (метра два, два с половиной) членами, с чёткими деталями, натуральных цветов. Эти фривольные фаллосы оказались хорошим вложением. Роджер и Моряк Бодайн (когда выныривает) переплюнули даже концерты АРНС. Отличный источник сбора мелочи—толпы собираются на окраинах этих северных Германских деревень, смотреть как мутузятся пара клоунов. Элеваторы, в основном пустые, тянутся вверх над крышами кое-где, простирая руки деревянных виселичных перекладин на фоне неба. Солдаты, гражданские и дети. Столько смеху бывает.
Похоже, людям можно напоминать о Титанах и Отцах, будут смеяться. Не настолько уморно как тортом в морду, но, по крайней мере, настолько же чище.
Да, гигантские резиновые хуи по-прежнему часть арсенала...
А Джессика—волосы намного короче, рот темнее, иных очертаний, помады добавилось, её пишущая машинка в одной фаланге с кипами писем, разделяющей их—сказала: «Мы поженимся. Вовсю стараемся ребёнка завести».
И сразу же не осталось ничего, кроме его жопы между Гравитацией и Роджером. «Мне всё равно. Рожай его ребёнка. Я буду любить вас обоих—только идём со мной, Джессика. Ты нужна мне...»
Она щёлкает красным рычажком на своём интеркоме. Где-то вдалеке включается зуммер. «Охрана». Её голос совершенно твёрд, отзвук слова всё ещё в воздухе, когда в сетчатую дверь ангара-офиса с запахом приливных низин являются мордовороты. Охрана. Её заветное слово, заговорное, против демонов.
– Джес— блядь, он хочет расплакаться? Чувствует, как подкатывает, словно оргазм—
И кто же его спасает (прерывает оргазм)? Надо же, Джереми собственной персоной. Старый Бобёр появляется и кивком отсылает держиморд, угрюмо блеснувших клыками, назад мастурбировать в комиксы Преступления не Окупаются, дремотно глазеть на пришпиленные в караулке фото Эдгара Гувера или чем уж они там занимались, а романтический треугольник соберётся вдруг, все, на ланч в Клубе. Совместный ланч? Это Ноэл Ковард или что за херня? Джесика в последнюю минуту охвачена каким-то фиктивным женским синдромом, который оба мужчины принимают за утреннюю тошноту при беременности, Роджер прикидывает, что она сделает всё назло по полной, Джереми рассматривает это как хитрую приватную солодушку для двушки. Так что она оставляет приятелей наедине, хлёстко обсуждать Операцию Ответный Огонь, которая есть Британской программой собрать какие-никакие А4 и выпустить их по Северному морю. А о чём ещё им разговаривать?
– Зачем?– не перестаёт спрашивать Роджер, чтобы разозлить Джереми.– Зачем вы хотите собрать их и запустить?
– Мы же их захватили, не так ли? Что ещё делать с ракетой?
– Но зачем?
– Зачем? Чёрт, посмотреть, ясное дело. Джесика говорит ты—э—по математической части?
– Малая сигма, умноженная на Р в степени эс-над-малой сигмой равняется одному над корнем квадратным двух пи, умноженному на е в знаменателе минус эс в квадрате над два малая-сигма в квадрате.
– Боже милостивый.– Смеётся: оглядывает комнату.
– Это старинная поговорка среди таких, как я.
Джереми знает как разобраться с этим. Роджер приглашён на вечеринку, неформальный интимный обед в доме Стефена Утгарталоки, бывшего члена правления завода Круппа тут в Каксэвене. «Ты можешь привести какого-то ещё гостя, конечно же,– вгрызается усердный Бобёр,– тут масса смазливых ФАВСЗовок, ты бы запросто—»
– Неформальный значит в костюме свободного кроя,– прерывает Роджер. Жаль, у него нет такого. Шансы нарваться на арест в этот вечер очень хороши. Вечеринка с участием (а) оперативника в Операции Ответный Огонь, (б) руководителя предприятия Круппа, должна обязательно включать (в) не менее одного корпоративного отростка, который слышал об Инциденте Обоссания в офисе Клайва Мосмуна. Если б только Роджер знал что Бобёр и его друзья готовят на самом деле!
И он таки приводит гостя: Моряка Бодвайна, который по своим связям заказал передать ему из зоны Панамского Канала (где докеры носят их как униформу в изумительных тропичеки-попугайных сочетаниях жёлтого, зелёного, лавандового, алого) костюм зут небывалых пропорций—углы лацканов приходится закреплять вешалками-плечиками, настолько они выдаются за пределы остального костюма—под свою, лиловый-с-пурпурным, рубаху пижонистый матрос одел корсет, сжав себе талию до сильфидного метра в обхвате, чтобы резко сошёлся пиджак, который затем спадает до колен Бодайна пятикратно-разделённый на ярды складок, как у кильта, что огибают его спину покрывая зад. Штаны на ремне подмышками, внизу сходятся настолько, что он вынужден использовать потайные зипперы, чтобы протиснуть ноги. Весь костюм синий, не костюмно-синий, нет—настоящий СИНИЙ: нитрокрасочно-синий. Он моментально бросается в глаза, куда бы ни появился. На собирушках он мозолит периферийное зрение, делая пристойную болтовню ни о чём невозможной. Этот костюм заставляет тебя размышлять о вещах настолько же основополагающих как его цвет или чувствовать себя поверхностной мелочью. Подрывной прикид, по полной.
– Только ты и я, кореш?– грит Бодайн.– Чё, так типа, стеснительно?
– Послушай,– Роджер издаёт нездоровый смешок на то, что только что пришло ему в голову,– мы даже не можем прихватить с собой те большие резиновые хуи. Сёдня придётся полагаться на свою смекалку!
– Тогда так, пошлю мотоцикл к Пуци подогнать нам взвод клоунов и—
– Знаешь что? Ты утратил свой дух любителя приключений. Ага. Раньше ты таким не был, знаешь ли.
– Слышь, братиш,– произнося на Флотском Диалекте: братиишь,– брось, братиишь. Поставь себя на моё место.
– Я б и не против, но… утону ж в таком-то.
– Простой скромный парень,– смуглый морепроходец глубин чешет свой пах мозолистым пальцем за увёртливым крабом, взбалтывая волны в широких складках ткани своих брюк,– простой веснушчатый пацан из Альберт Ли, Миннесота, там на шоссе 69, где ограничение скорости жми во всю, ночь напролёт, просто старается как-то перебиваться здесь, в Зоне, тот веснушчатый мальчишечка, что втыкал булавку в пробку для точечного контакта, не спал и слушал голоса от побережья до побережья, когда мне не было и 10, и ни один из них никогда не советовал ввязываться в бандитские войны, братиишь. Радуйся, что ты всё ещё так охуенно наивен, Родж, подожди как увидишь первую разборку Европейского гангстера, они любят делать три контрольных: в голову, желудок и сердце. Ты врубился, что желудок? В этих краях желудок не считается вторым классом и это хорошая осенняя мысля обмозговать на досуге.
– Бодайн, разве ты не дезертировал? Но за это смертная казнь, правда?
– Блядь, это я могу уладить. Но я всего лишь винтик. Не начинай думать, будто я во всём разбираюсь. Всё я знаю только в своём деле. Могу тебе показать как промывать кокс и как его проверить, я могу пощупать брюлик и по температуре скажу тебе подделка или нет—подделка не будет сосать столько температуры из твоего тела, «стекло ленивый вампир», говорили в старину деловые, а и я могу отличить фальшивую банкноту так же легко как Ш на проверке у окулиста, моя зрительная память одна из лучших в Зоне— Так что Роджер потащил его с собой, с его монологом, в его зут костюме, на Круппное увеселение.