Крушение мировой революции. Брестский мир

Фельштинский Юрий Георгиевич

В связи с выходом из советского правительства всех левых эсеров и некоторых левых коммунистов (Коллонтай, В. М. Смирнова, Оболенского /Осинского/, Дыбенко и др.) Совнарком 18 марта, через день после окончания работы Четвертого съезда Советов, рассмотрел вопрос «об общеминистерском кризисе». С сообщением по этому поводу выступил Свердлов, формально членом СНК не являвшийся, но постепенно начинавший оттеснять Ленина не только в партийной, но и в советской работе. На съездах и конференциях того времени все чаще и чаще он был докладчиком или содокладчик председателя Совнаркома (Ленина). В частности, Свердлов председательствовал на Седьмом партийном съезде и выступал там с отчетом ЦК (что в будущем, по должности, станут делать генсеки).

Ленин раскалывал партию и Советы. Свердлов взялся за сплочение редевших рядов. Видимо, по его инициативе Совнарком принял решение начать переговоры о вхождении в правительство вышедших из него ранее членов Московского областного комитета РКП(б), стоявшего в оппозиции к брестской передышке. Свердлов же начал переговоры с С. П. Середой и рядом других большевиков, чьи кандидатуры намечались на посты наркомов земледелия, имуществ, юстиции и на пост председателя ВСНХ вместо ушедших в отставку левых эсеров и левых коммунистов. На том же заседании СНК было заслушано сообщение Свердлова о Высшем военном совете республики, откуда в связи с уходом левых эсеров из СНК был выведен левый эсер Прошьян (на его место назначили Подвойского). Через несколько дней были произведены остальные назначения.

Раскол между большевиками и левыми эсерами продолжался недолго и не был серьезным. Левоэсеровские функционеры во ВЦИК и на местах продолжали свою обычную деятельность. Из 207 членов ВЦИК четвертого созыва (март-июль 1918 года), избранного Четвертым съездом Советов, левых эсеров было 48 человек (большевиков — 141). Левые эсеры работали в военном ведомстве, различных комитетах, комиссиях и Советах. В коллегии ВЧК, например, к июлю 1918 года из 20 человек 7 были левыми эсерами. Уже через неделю после выхода левых эсеров из СНК, 22 марта, на заседании Петроградского бюро ЦК был поднят вопрос о вхождении левых эсеров в Совнарком Петроградской коммуны [84] . А еще через неделю, 30 марта, ЦК РКП(б) рассмотрел

вопрос о возможности возвращения Прошьяна в состав Высшего военного совета республики. Переговоры с левыми эсерами по этому поводу вел Свердлов [85] . 4 апреля большевики и левые эсеры договорились оставить левых эсеров членами коллегий ряда наркоматов, а Прошьяна включить в состав ВВСР на условиях лояльного отношения к нынешней брестской политике, подчинения общим решениям правительства и выхода из ВВСР, в случае серьезных разногласий с большевиками, без политической демонстрации. О согласии на эти условия левые эсеры должны были дать подписку [86] . Большевистско-левоэсеровское сотрудничество входило, казалось, в свое обычное русло. Но инициатива воссоздания этого блока была предпринята вопреки воле Ленина. Влияние последнего в советском и партийном аппарате в марте 1918 года начало стремительно падать. Стало очевидно, что Ленин обманул съезд, когда обещал передышку в несколько дней, что его целью, как и в октябре 1917 года, оставался сепаратный мир с Германией. И даже те, кто на съезде голосовал вместе с Лениным за подписание соглашения (из нежелания иметь Ленина в оппозиции), понимали, что тот просчитался. Он отколол от большевистской партии наиболее революционно настроенные элементы, настроил против большевиков весь советский актив, создал угрозу интервенции Антанты, провоцировал Японию на оккупацию Дальнего Востока. Наконец, Ленин отдал под германскую оккупацию огромные территории бывшей Российской империи, которые были бы, удержись на них советская власть, важными плацдармами для скачка в Западную Европу. Но главное, Ленин настоял на договоре, который не соблюдался ни одного дня. Брестский мир стал ахилесовой пятой большевистского правительства. Большевики должны были теперь либо уступить своим политическим противникам, признать их критику правильной и формально или фактически разорвать передышку, либо пойти еще дальше по пути углубления контактов с германским правительством, по пути усиления зависимости от Германии. В первом случае Ленин мог потерять власть как обанкротившийся политик. Понятно, что он предпочел второй путь. Под его давлением ЦК согласился обменяться послами с «империалистической Германией». Сегодня шаг этот не кажется из ряда вон выходящим. Но в апреле 1918 года, когда германская революция могла разразиться в любой момент, официальное признание советским правительством «гогенцоллернов», никак не оправдываемое необходимостью сохранения ленинской «передышки», с точки зрения интересов германской (и мировой) революции было уже не просто ошибкой: это было преступление.

84

Переписка секретариата ЦК, т. 3, с. 153-154.

85

Аникеев. Деятельность ЦК РСДРП (б), с. 240.

86

Там же, с. 243, 240.

Глава девятая. Мир, которого не было: Закавказье

Брестский мир остался бумажной декларацией прежде всего потому, что ни одна из сторон не смотрела на него как на деловой, выполнимый и окончательный. В случае победы Германии Брестский мир должен был быть пересмотрен и конкретизирован в рамках общего европейского соглашения. В случае поражения Германии в мировой войне договор, очевидно, потерял бы силу и потому, что его расторгла бы Россия, и потому, что не допустила бы Антанта. Неподконтрольное советской власти население Брестского мира вообще не признавало [1] . Внутри советского лагеря и те, кто голосовал за договор под давлением Ленина, и те, кто поддерживал соглашение с немцами под давлением обстоятельств, рассматривали Брестский мир как кратковременную передышку, которая может оборваться в любой день [2] . Неудивительно, что вскоре после ратификации Брестского мира секретарь ЦК РКП(б) Е. Д. Стасова указала в письме местным организациям: «Нет сомнения в том, что Германия, хотя и заключила мир, приложит все усилия к ликвидации советской власти» [3] .

1

«Все русское население Закавказья,— указывает один из документов того времени, — всегда отстаивало идею непризнания Брестского договора, верности союзническим обязательствам и недопустимости заключения сепаратного мира с какою бы то ни было державою Центрального союза». Так 15 июня в Закавказье состоялось общее собрание русских железнодорожных служащих, постановившее не обслуживать немцев и турок. «Долг присяги Временному правительству, подтвердившему союзнические обязательства России, не позволял им делать того, что от них требовали», поскольку по закавказским железным дорогам «согласно условиям подписанного в Батуми мирного договора [...] началось передвижение германо-турецких войск». Служащие заявили, что не могут работать во вред России: русские подданные исходили из того, что Россия все еще воюет с Четверным союзом. В связи с этим Закавказский русский национальный совет разрешил русским гражданам по собственному желанию увольняться с железной дороги. Такие заявления удовлетворялись «не позднее, чем в суточный срок». (АИГН, 17/1. ЗРНС. Председатель С. Завалишин. 7 июня 1918 г. гор. Тифлис. № 2595. Министру путей сообщения Грузинской республики; № 2596. Начальнику железных дорог Азербайджанской республики, 2 л.).

2

Грузинское правительство согласилось удовлетворять ходатайства. Азербайджанское просьбы об увольнении отклоняло. (АИГН, 17/1. ЗРНС. Январь 1919 г. Записка, утвержденная Управою Руссовета 24 января 1919, переведенная затем на английский язык и представленная английскому командованию. Товарищ председателя Закавказского русского национального Совета Ю. Ф. Семенов.)

3

16 апреля была перехвачена радиограмма: «Севастополь. [...] Обстрелян и захвачен коммерческий пароход. Просим объяснить, чем вызваны действия германо-турецкого флота против русско-черноморского флота и должны ли мы рассматривать эти действия как возобновление войны на море, ибо наш флот [...] соблюдал Брестский договор [...] воздерживался от всяких [...] выступлений [...]. Просим [...] сообщить нам, может ли наш флот, оставаясь в Севастополе, считать себя гарантированным от всяких покушений и активных выступлений Германии и ее союзников. Председатель Центро [флота] Кнорус» (Возрождение, 3 [16] апреля 1918г. №69, с. 2).

С военной точки зрения Брестский договор не принес желаемого облегчения ни Германии, ни РСФСР. Со дня на день ожидалось падение Петрограда, занятие его немцами. 4 марта, на следующий день после подписания мирного договора, петроградский комитет РСДРП(б) обратился в ЦК с письмом, в котором ставил вопрос о переходе петроградской организации партии на нелегальное положение в связи с угрозой занятия города немцами — настолько никто не верил в только что подписанное соглашение. На случай ведения работы в условиях подполья петроградский комитет просил выделить ему несколько сот тысяч рублей. Комитет также предлагал не собирать Седьмой партийный съезд в Петрограде, а перенести его в Москву и эвакуировать туда всех прибывших на съезд делегатов, чтобы не «потерять своих лучших товарищей» в случае захвата города немцами [4] . Впрочем, председатель Петросовета Зиновьев старался быть спокойным:

4

Переписка секретариата ЦК РСДРП (б), т. 3, с. 32. Там же, с. 136. Это был не единственный случай паники в рядах большевистского руководства. Вот что писал меньшевик Абрамович меньшевику Валентинову-Вольскому: «В только что появившейся книжке воспоминаний Стасовой «Страницы жизни и борьбы» на странице 103-й напечатано следующее: «1919 год был очень тяжелым годом. Наступление 14 держав на советскую республику создало столь опасное положение, что не исключена была для партии необходимость вновь уйти в подполье. Пришлось заботиться о паспортах для всех членов ЦК и для Ленина в первую очередь. Нужно было обеспечить партию и материальными средствами. С это целью было отпечатано большое количество бумажных денег царских времен, так называемых «екатеринок», т. е. сторублевок с портретом Екатерины. Для обеспечения их сохранности были сделаны оцинкованные ящики, в которые эти деньги были упакованы и переданы Николаю Евгеньевичу Буренину для сохранения их в Петрограде. Он закопал их, насколько знаю, под Питером, где-то в Лесном, а впоследствии даже сфотографировал их раскопку, когда советская власть окончательно утвердилась. Тогда же на имя Буренина (как купца по происхождению) был оформлен документ о том, что он является владельцем гостиницы «Метрополь». Сделано это было с целью обеспечить партию материально». (АИГН, 591/13. Письмо РАА — НВВ от 24 декабря 1957, с. 1-2.) «Об истории с паспортами и деньгами в начале 1919 года, в самый опасный момент для большевизма в гражданской войне, — отвечал Валентинов-Вольский, — знаю не только я, как один из основных членов тогдашнего ЦК меньшевиков, но и независимо от меня еще четыре человека в Нью-Йорке: Л. О. [Дан], Б. И. Николаевский, [Ю. П.] Денике и Б. Двинов. Мы тогда сами получили предложение от Енукидзе и от Каменева взять паспорта, которые для нас и для Бунда будут приготовлены, а Бунд, который работал тогда в Белоруссии, получил даже довольно значительную сумму теми самыми сторублевками, о которых Вы говорите. [...] Знаю я, как, вероятно, знаете и Вы, и Суварин, что одновременно или за некоторое время до этого они выслали за границу через Марка Натансона большое количество золота, которое должно было быть депонировано в швейцарских банках на указанные большевистской партией имена. Некоторую часть этого золота-они дали левым эсерам натансоновского толка, которые на эти деньги потом в Берлине устроили издательство «Скифы» (АИГН, 591/13. Письмо НВВ — ААР от 30 декабря 1957, с. 2).

«Реальное соотношение сил показывает, что немецкий империализм в настоящий момент в силе потребовать от нас беспошлинно фунт мяса, но все же он не имеет возможности требовать выдачу головы Совета. [...] Германия не пойдет на дальнейшее наступление, как ни соблазнительна перспектива оккупации Петрограда и разгром Смольного [5] . [...] А если Вильгельм все-таки будет в силах продолжать наступление против нас, что тогда? Тогда нам

ничего не останется, кроме как продолжать войну, причем эта война впервые приобретает действительное революционное значение» [6] .

5

Зиновьев. Сочинения, т. 7, ч. 1, с. 511.

6

AT, T-3742. Г. Зиновьев. Год революции, с. 269. В чем же выход?

Ни на договор, ни на факт ратификации его съездом не обращали внимания. Так, одновременно с работой Седьмого съезда партии в том же Петрограде проходила городская конференция РКП(б). Как и московская конференция, проведенная ранее, конференция в Петрограде была посвящена двум вопросам: Брестскому миру и предотвращению раскола в рядах большевистской партии. Как и в Москве, большинством голосов конференция высказалась против раскола, потребовав от левых коммунистов «прекращения обособленного организационного существования», и постановила прекратить издание органа левых «Коммунист» [7] ; органом петроградской партийной организации была объявлена «Петроградская правда» [8] . Однако в вопросе о передышке Ленина снова ожидало разочарование. Даже Зиновьев, представлявший на конференции его позицию, закончил речь компромиссным заявлением: «Ни одну секунду нельзя создавать впечатление, будто наступил мирный период. Передышка есть передышка. Надо бить в набат. Надо готовиться, надо мобилизовать наши силы. Под перекрестным огнем наших врагов необходимо создавать армию революции» [9] .

7

11 номеров «Коммуниста» все-таки было выпущено. Закрылась газета 19 марта (Протоколы съездов и конференций, с. 258).

8

С 20 апреля Бухарин, Радек, Смирнов и Оболенский (Осинский) стали выпускать в Москве еженедельный журнал «Коммунист», но вышло только четыре номера, и в июне журнал закрыли.

9

Зиновьев. Сочинения, т. 7, ч. 1, с. 535.

Большинством голосов конференция проголосовала за формулу Троцкого «ни мира, ни войны». Точку зрения Ленина переставали принимать всерьез. Германская оккупация была фактом. Германская оккупация была актом войны [10] . Даже если бы немцы не двигались больше ни на сантиметр восточнее уже занимаемой ими линии — не могло бы быть речи ни о мире, ни о передышке. Война продолжалась [11] . Русских солдат продолжали брать в плен и даже расстреливать [12] . И это было главным провалом в планах Ленина: Брестский мир был безоговорочной капитуляцией перед врагом на неограниченных договором условиях [13] . Это относилось прежде всего к районам, отданным под турецкую и германскую оккупацию: Закавказью и Украине.

10

«Удивительное, поистине удивительное время мы переживаем, — писал левый эсер и бывший нарком юстиции Штейнберг. — Если бы подойти сегодня к рядовому русскому рабочему или крестьянину и спросить его: имеем ли мы сейчас мир, он как будто должен будет ответить: да», но если «спросить его: а не находимся ли мы сейчас в состоянии войны, он также уверенно почти ответит: да, конечно, наша страна находится в состоянии доподлинной войны». «Несмотря на Брестский мир — германские войска продвигаются по всем частям нашей страны. Уже заняты ими Украина и Крым, уже захватили они руками подвластной им Турции Закавказье, уже раздавлены ими свободолюбивые рабочие и крестьяне Финляндии, уже забрались они на Дон, подходят к Курску и Воронежу» (Штейнберг. Почему мы против Брестского мира, с. 3).

11

«На самом деле «передышки» и не было, — писала Измаилович. [...] Из войны советская Россия так и не выходила все эти месяцы. [...] В этом передышка обманула. Хлеба не получили. Передышка закрыла для советской России хлебные рынки. В этом передышка тоже обманула. Социалистическое строительство остановилось на мертвой точке и даже попятилось назад, так как много запрещалось прямо или косвенно соглашательством с германским империализмом. В этом тоже обманула передышка» (Измаилович. Послеоктябрьские ошибки, с. 16).

12

Вот что писал в рапорте один из солдат, случайно избежавший расстрела: «К вечеру 21 мая с. г. турецкий отряд с боем подступал в Ур. Джелал-Оглам, и я [...] решил идти пешком на ст. Калагеран, дабы этим избавить себя от турецкого плена [...]. Вся станция была запружена беженцами и стоявшие два состава были до невозможности перегружены ими и поэтому мне пришлось со станции Калагеран идти пешком на ст. Санаин, где с разных частей [...] нас задержалось [...] 28 человек [...]: 12 человек русских, 6 грузин и Юармян. 2 июня 1918г. на станцию Алаверды со станции Садахло прибыл состав турецких войск во главе с турецким офицером [...]. Видя неизбежность сдаваться в плен туркам [...] мы [...] делегировали полковника Владимирова к турецкому офицеру [...] с просьбой довести нас до Тифлиса, если только не посчитает нас пленными. Турецкий офицер нашу делегацию принял любезно и обещал на другой же день довести нас в город Тифлис [...] в чем и выдал полковнику Владимирову от себя расписку и честное свое слово. Что же касается плена, то он сказал: «Пленными я считаю только нации, враждующие с Турцией, а русских пленными не считаю». 3 июня 1918 года [...] прибыв на ст. Ллаверды, полковник Владимиров представил и отрекомендовал нас турецкому офицеру, который принял нас любезно и тут же приказал своему унтер-офицеру у всех отобрать оружие за исключением русских [...]. Кроме полковника Владимирова, ни у кого не оказалось оружия [...]. В 11 часов вечера [...] повели нас [...] в глухую степь [...] раздев нас наголо подвергли к расстрелу [...]. В момент, когда [...] подалась команда к выстрелу, мы, впереди сидевшие человек семь, бросились врассыпную [...]. Осталось в живых трое [...]». (АИГН, 17/1. В ЗРНС. Доклад члена исполнительного бюро при этапно-транспортном отделе Управления начальника военных сообщений Кавказского фронта солдата Кузьмы Авксентьевича Фомина о происшествии на станции Ашага-Сераль Карсской ж.-д. линии 3 июня 1918 года. Зл.)

13

Лучшим тому примером было известное дело капитана Щастного. Капитан первого ранга Алексей Михайлович Щастный с марта по май 1917 г. был офицером для поручения при штабе командующего флотом. С июня он стал флаг-капитаном распорядительной части штаба, а в 1918 г. был назначен исполняющим обязанности начальника военно-морских сил Балтийского флота. 11 апреля 1918 года Щастный вывел из Гельсингфорса в Кронштадт караван морских судов и транспортов в составе броненосцев «Андрей Первозванный» и «Республика», ледокола «Ермак» и бронированного крейсера «Бирюч» и пр. Второй караван из ста судов, главным образом миноносцы, транспорты и подводные лодки, в тот день успешно миновал шхеры. Вечером 11 апреля из Гельсингфорса вышел третий караван в составе 600 судов (Возрождение, 3 [16] апреля 1918г. 69, с. 2). Казалось, столь блестящая военная операция по выводу без потерь судов из-под носа германского флота должна была заслужить благодарность советского правительства. Щастный же через два месяца после прибытия в Кронштадт был арестован по приказу Троцкого. Обвинение гласило: «Щастный, совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против советской власти». Свидетелем обвинения выступал Троцкий. Дело слушалось в Верховном революционном трибунале с участием большевиков и левых эсеров 20 — 21 июня. Трибунал вынес Щастному смертный приговор. Очевидно, что в вину капитану ставилась попытка срыва Брестского мира путем саботажа приказа о сдаче Балтийского флота Германии на основании очередного германского ультиматума (Русский солдат-гражданин во Франции, № 211, 9 июня 1918, с. 4). Именно в этом заключалась его «измена». 4 июня 1918 года «Свобода России» (№ 63, с. 3) опубликовала предсмертные письма А. М. Щастного от 21 июня к матери, жене и детям (личного характера).

В оппозицию Брестскому миру Закавказье стадо еще в феврале 1918 года, когда туда дошла информация о возможном подписании сепаратного мира между Россией и странами Четверного союза и о том, что Россия по требованию Германии и Турции может отдать Закавказье под оккупацию, а некоторые закавказские территории, прежде всего Каре, Ардаган и Батум, под турецкую аннексию. В Закавказье это поняли так, что советская власть в России откупалась от немцев за счет закавказских территорий, причем турецкая оккупация обещала быть жестокой.

Не удивительно, что Закавказье решительнее других территорий высказалось против Брестского мира. Жителям Закавказья нечего было терять: и в случае продолжения войны, и в случае ее окончания и передачи территорий под контроль турецкой армии, населению грозили смерть и разорение. 28 февраля на заседании Закавказского сейма с речью о Брестском мире выступил закавказский социал-демократ Ной Жордания. Останавливаясь на условиях Брестского договора, о которых стало известно вечером 27 февраля, Жордания сказал, что теперь еще больше оборваны нити, связывавшие Закавказье с Россией, и предложил Сейму объявить себя закавказским Учредительным собранием и добиваться заключения сепаратного мира с Турцией. Жордания добавил, что «такой мир, какой подписали в Петрограде большевики», Закавказье не подпишет — «лучше умереть» (зал ответил ему «бурей аплодисментов на всех скамьях») [14] . В тот же день была образована комиссия под председательством Н. Рамишвили для выработки «основных положений» по вопросу о мире [15] .

14

АИГН, 17/5. Закавказский сейм. Тифлис, 10 февраля — 26 февраля [по ст. ст.] 1918 г. Записано Ю. Ф. Семеновым, с. 6.

15

Доклад, представленный Сейму, Рамишвили заканчивал так: «Если, идя на почетный мир с Турцией, мы встретим непреодолимое препятствие с ее стороны, если Турция не пойдет нам навстречу, то все закавказские народности без различия партий и положений найдут в себе достаточно силы, чтобы общими усилиями отстоять интересы Закавказья и общие цели. Во всяком случае закавказские народности, идя на почетный мир с Турцией, сумеют защитить свои собственные интересы» (цит. по кн. Уратадзе. Образование и консолидация, с. 46.) Основные положения для переговоров, выработанные комиссией, сводились к трем пунктам:

«1. Закавказский сейм при создавшихся условиях считает себя правомочным заключить мир с Турцией. 2. В основание заключенного мирного договора должно лечь восстановление государственных границ России с Турцией, существовавших к моменту объявления войны в 1914 году. Делегация добивается права на самоопределение для Восточной Анатолии, в частности, автономии турецкой Армении в рамках турецкой государственности» (там же).