Крутая волна
Шрифт:
— Вы?
Колчанов не ответил. Ему вдруг вспомнилось, что именно Клямина звали Афанасием. «Ну да — Афоня».
— Жене Клямина пишете? — спросил Колчанов. Да.
— Я уже написал.
— А у меня вот никак не получается.
— Ну меня долго не получалось.
— Тяжело! — вздохнул Шумов. — Такое дело…
«Интересно бы почитать, что он написал», — подумал Колчанов. Но спрашивать было неудобно.
— Ключи от погребов у вас?
— У меня.
— Дайте их мне.
Шумов внимательно посмотрел на него. «Не доверяет», — решил Колчанов.
— Зачем они вам?
— Все-таки я пока старший артиллерист. И хочу, чтобы ключи хранились у меня, как это положено.
— Допустим, у вас их тоже не полагается хранить. И потом, вы знаете постановление судового комитета., !
—; Я хочу, чтобы без моего ведома ни один человек не мог вскрыть погреб.
— Кажется, мы и так вас всегда предупреждали.
— А вдруг?
— Что вдруг?
«Надо объяснить, зачем играть в прятки», — решил Колчанов и сказал:
— Мне стало известно, что в погреб хотят подложить мину и взорвать корабль.
Кажется, Шумова ничуть не удивило это сообщение. Он спокойно отметил:
— Так, — и забарабанил пальцами по столу. Только после этого спросил: — Откуда вам стало известно об этом?
Колчанов рассказал обо всем, что произошло вчера. Кажется, и это не удивило Шумова. «Откуда у него такая выдержка? — с недоумением думал Колчанов. — В сущности, он еще юноша. В его возрасте играют в бабки». Впрочем, после Клямина именно этот юноша вызывал наибольшие симпатии старшего артиллериста. С самого первого разговора Колчанов убедился, что Шумов не по возрасту зрел и достаточно развит. Еще тогда, после первого разговора, Колчанов подумал: «Если его не посадят в тюрьму, он еще наделает хлопот», И если многих удивляло, что Шумов та кой молодой, а уже верховодит бунтовщиками, то Колчанова это не только не удивляло, даже радовало.
— Где Сумин?
— Не знаю. Вчера он не пошел на корабль.
— Эх вы! — Шумов укоризненно покачал головой. — Теперь придется его искать. Как вы думаете— он окончательно убедился, что вы отказываетесь?
— Не знаю. Во всяком случае, они постараются убрать меня как нежелательного свидетеля.
— Ну, мы вас в обиду не дадим.
— Это не только от вас зависит.
— Тоже верно. А может, это и хорошо, что они будут за вами охотиться?
— Уж куда лучше!
— Я не о том. А что, если не мы будем искать Сумина, а он будет искать вас? Ведь будет?
— Надо полагать.
— Вот если бы вы согласились помочь нам. Но это связано для вас с большим риском. Подумайте.
«А что тут, собственно, думать? Я сам упустил Сумина…»
— Сейчас я попробую связаться с Военно — революционным комитетом, — продолжал Шумов. — Дело тут не в Сумине. Видать, в этом гнезде поселились птйцы и покрупнее. И нам не известно, что они замышляют еще. А Сумин — ниточка, через которую надо размотать весь клубок.
— Я согласен, — сказал Колчанов.
— Ну что же, мы вам всегда доверяли. И я рад, что мы не ошиблись.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Колчанов.
Все получилось гораздо проще, чем они предполагали. Прибывший из Военно — революционного комитета товарищ сказал:
— Потерпев неудачу с вами, Сумин постарается найти другого исполнителя. Кого?
Стали вспоминать, с кем мичман был наиболее близок. Пожалуй, с Сивковым. Но вряд ли Сивков будет действовать сам. Скорее всего, поручит матросу Желудько.
— А ведь после Клямина вестовым у мичмана был как раз Желудько!
— Желудько — парень хотя и заблуждающийся, но честный. Мы не имеем права подозревать его, — заступился вдруг за матроса Заикин.
— Проверить все же не мешает.
Однако проверять Желудько не пришлось.
Перед обедом дали команду произвести приборку. И тут выяснилось, что деревянные торцы и битый кирпич закрыты в шкиперской кладовой в форпике. Ключ от кладовой хранился у боцмана Карева, однако боцмана нигде не могли найти. Вдруг Демин, стоявший вчера на сигнальном мостике ночную вахту, вспомнил, что Карев около двух часов ночи ушел с корабля. Набережная была в то время пустынна. Демину с мостика была хорошо видна одинокая фигура боцмана. Тот шел неторопливо, будто прогуливался. Демин еще подумал тогда: «И чего боцману не спится?» Потом Демин видел, что возле моста Карев остановился, а вскоре к нему подошел еще кто-то. Оба ушли в сторону Академии художеств.
Все так и решили, что Карев сбежал. В этом не было ничего неожиданного: матросы боцмана не любили и уже не один раз грозились сбросить его за борт.
Кладовую взломали, достали приборочный материал и принялись за мокрую приборку.
К этому времени вернулся на корабль и Карев, распек младшего боцмана за то, что тот попортил замок в кладовке, и, как всегда, начал подгонять матросов, занятых приборкой верхней палубы. Потом, как и полагается, доложил об окончании приборки и вместе со всеми пошел обедать. Попросил себе вторую порцию щей:
— Ночесь у кума был, выпили маленько, дак башка. до сих пор трещит. А штишки, они на похмелье как раз.
Вид у Карева был действительно помятый, и это никого не удивило: боцман иногда любил крепко заложить.
Тем временем Колчанов, вернувшись после обеда в свою каюту, обнаружил на полу записку. На сложенном вчетверо листке почтовой бумаги была написана всего одна фраза: «Надеюсь, у Вас хватит благоразумия хотя бы молчать». Колчанов уже догался, кто это писал, но все-таки поднялся на мостик и по вахтенному журналу сличил почерк. Так и есть — Сумин.
«Но как записка попала в каюту?», Тут-то и выяснилось, что, кроме представителя Военно — революционного комитета и боцмана Карева, никто с берега на корабль сегодня не приходил.
Нарушив святость послеобеденного, «адмиральского» часа, боцмана срочно вызвали к дежурному по кораблю по поводу взлома кладовой в форпике. Пока он объяснялся с дежурным, обыскали его каюту. В рундуке за окованным железом сундуком и нашли мину.
После недолгих запирательств Карев признался, что мину ему дал мичман, с которым они встретились, ночью.